— Право, благоразумнее надеть на себя футляр от недельных часов, чем эту громаду, произнес Твиджер, смотря со страхом на медные доспехи.

— Это очень легко, заметил мэр.

— Чистый пустяк, прибавил его секретарь.

— Да, когда привык, отвечал Нед.

— Так вы привыкайте по маленьку, сказал Николас Тольромбль:- наденьте сегодня одну штуку, завтра две и так далее. Мистер Дженингс, дайте Твиджеру стакан рому. Попробуйте только латы, Твиджер. Дайте ему еще стакан. Помогите мне, мистер Джениигс, надеть на него латы. Стойте тихо, Твиджер. Ну, вот не правда ли, это не так тяжело, как кажется.

Твиджер был здоровенный, сильный человек и, немного пошатавшись, он вскоре ухитрился стоять в латах и даже ходить в них после третьяго стакана рома. Потом он прибавил медныя рукавицы, но когда надел шлем, то упал навзничь. Это неожиданное обстоятельство Николас Тольроыбль обяснил тем, что он не надел соответствующей тяжести на ноги.

— Явитесь в понедельник в этом наряде и ведите себя прилично, сказал мэр: — а я вас озолочу.

— Я постараюсь сделать все, что могу для вас, сэр, отвечал Твиджер.

— Это надо сохранить в самой строжайшей тайне.

— Конечно, сэр.

— И вы должны быть в понедельник трезвы, совершенно трезвы.

Твиджер торжественно поклялся, что он будет трезв как судья, и Николас Тольромбль удовольствовался этой клятвой, хотя, еслиб мы были на его месте, то потребовали бы другого обещания, так как, посещая судебныя заседания в Модфоге, мы не раз видели, по вечерам. судей в таком положении, которое ясно свидетельствовало, что они хорошо пообедали. Впрочем, это вовсе не идет к делу.

В следующие три дня, Нед Твиджер был заперт в маленькой комнате, с просветом в потолке, и энергично работал над своим обучением носить военные доспехи. С каждым новым предметом, который он выносил, стоя прямо, он получал стакан рома и, наконец, после нескольких легких и сильных удуший, он умудрился ходить по комнате как пьяная фигура рыцаря из Вестммистерскаго аббатства.

При этом зрелище, Николас Тольромбль был счастливейший человек на свете, а его жена счастливейшая женщина. Какой спектакль они зададут модфогскому населению! Живой человек в медной брони! Да все с ума сойдут от изумления.

После долгих ожиданий, понедельник настал.

Еслиб нарочно заказать погоду, то она не могла бы быть благоприятнее. Никогда, в день процессии лорда мэра в Лондоне, не бывало такого тумана, как в Модфоге в это памятное утро. Он тихо поднялся с зеленоватой, стоячей воды при первых лучах разсвета и, достигнув до высоты фонарных столбов, застрял с ленивым, сонным упорством, котораго не побороть было и солнцу, вставшему с красными глазами, словно после ночной оргии. Густая, сырая мгла окутывала город густой дымкой. Все было темно и мрачно. Верхи церквей временно простились с нижним миром и каждый предмет меньшаго значения — дома, деревья, барки надели траур.

На церковных часах пробило два. В палисаднике Модфог-Голла раздались слабые звуки надтреснутой трубы, словно какой-нибудь чахоточный больной случайно в нее кашлянул. Ворота широко растворились и из них выехала на белой лошади сахарно-молочнаго цвета фигура, долженствовавшая изображать герольда, но походившая гораздо более на карточнаго валета верхом. Это был клоун из цирка, постоянно приезжавшаго в Модфог в это время года и нарочно нанятый мэром для этого торжественнаго случая. Ученый конь выступал по всем правилам высшей школы, неся высоко голову, приседая на задния ноги и выделывая артистическия штуки передними, что должно было бы возбудить восторг в сердцах разумной толпы. Но толпа в Модфоге никогда не была разумной и, по всей вероятности, никогда ею не будет. Вместо того, чтобы разогнать туман своими радостными криками, как разсчитывал Николас Тольромбль, эта неразумная толпа, узнав в герольде клоуна, подняла недовольный ропот, выражая полное неодобрение странной мысли посадить клоуна на лошадь, как обыкновеннаго гражданина.