|
. Так ли любят?.. Лизавета Александровна оставила свою работу. – Как же? – спросила она тихо, взяв его за руки и притягивая к себе. Пётр Иваныч тихо высвободил свои руки из её рук и украдкой показал на Александра, ко-торый стоял у окна, спиной к ним, и опять начал совершать своё хождение по комнате. – Как! – говорил он, – будто ты не слыхала, как любят!.. – Любят! – повторила она задумчиво и медленно принялась опять за работу. С четверть часа длилось молчание. Пётр Иваныч первый прервал его. – Что ты теперь делаешь? – спросил он племянника. – Да… ничего. – Мало. Ну, читаешь, по крайней мере? – Да… – Что же? – Басни Крылова. – Хорошая книга; да не одну же её? – Теперь одну. Боже мой! какие портреты людей, какая верность! – Ты что-то сердит на людей. Ужели любовь к этой… как её? сделала тебя таким?.. – О! я и забыл об этой глупости. Недавно я проехал по тем местам, где был так счастлив и так страдал, думал, что воспоминаниями разорву сердце на части. – Что же, разорвал? – Видел и дачу, и сад, и решётку, а сердце и не стукнуло. – Ну, вот: я ведь говорил. Чем же тебе так противны люди? – Чем! своею низостью, мелкостью души… Боже мой! когда подумаешь, сколько подло-стей вращается там, где природа бросила такие чудные семена… – Да тебе что за дело? Исправить, что ли, хочешь людей! – Что за дело? Разве до меня не долетают брызги этой грязи, в которой купаются люди? Вы знаете, что случилось со мною, – и после всего этого не ненавидеть, не презирать людей! – Что же случилось с тобой? – Измена в любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… Да и вообще противно, гадко смотреть на людей, жить с ними! Все их мысли, слова, дела – всё зиждется на песке. Сего-дня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра – и забыли о вчерашнем и бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня горячи, нежны, завтра холодны… нет! как посмотришь – страшна, про-тивна жизнь! А люди!.. Пётр Иваныч, сидя в креслах, задремал было опять. – Пётр Иваныч! – сказала Лизавета Александровна, толкнув его тихонько. – Хандришь, хандришь! Надо делом заниматься, – сказал Пётр Иваныч, протирая глаза, – тогда и людей бранить не станешь, не за что. Чем не хороши твои знакомые? всё люди порядоч-ные. – Да! за кого ни хватишься, так какой-нибудь зверь из басен Крылова и есть, – сказал Александр. – Хозаровы, например? – Целая семья животных! – перебил Александр. – Один расточает вам в глаза лесть, ласкает вас, а за глаза… я слышал, что он говорит обо мне. Другой сегодня с вами рыдает о вашей обиде, а завтра зарыдает с вашим обидчиком; сегодня смеётся с вами над другим, а завтра с другим над вами… гадко! – Ну, Лунины? – Хороши и эти. Сам он точно тот осёл, от которого соловей улетел за тридевять земель. А она такой доброй лисицей смотрит… – Что скажешь о Сониных? – Да хорошего ничего не скажешь. Сонин всегда даст хороший совет, когда пройдёт беда, а попробуйте обратиться в нужде… так он и отпустит без ужина домой, как лисица волка. Помните, как он юлил перед вами, когда искал места чрез ваше посредство? А теперь послушайте, что говорит про вас… – И Волочков не нравится тебе? – Ничтожное и ещё вдобавок злое животное… Александр даже плюнул. – Ну, отделал же! – промолвил Пётр Иваныч. – Чего же мне ждать от людей? – продолжал Александр. – Всего: и дружбы, и любви, и штаб-офицерского чина, и денег… Ну, теперь заключи эту галерею портретов нашими: скажи, какие мы с женой звери? Александр ничего не отвечал, но на лице у него мелькнуло выражение тонкой, едва замет-ной иронии. |
