Да и откуда такому
джентльмену, как вы, знать, какой я был жалкий самодовольный дурень,
когда, заделавшись солдатом, ушел отсюда шагать по свету? Что проку от
всего вранья, бахвальства и притворства? Все равно придет день, когда
дружка твоего убьют рядом с тобой в окопе, а ты и не поглядишь в его
сторону, пока не споткнешься о беднягу. Да и тогда разве что крикнешь
санитарам, какого черта не уберут его с дороги. Зачем мне читать
газеты, где меня морочат и обманывают те, кто спрятался за моей спиной,
а меня послал под пули. Уж лучше не говорите вы ни мне, ни другому
солдату, что это правая война. Правых войн не бывает. И вся святая вода
отца Квинлана не сделает войну правым делом. Так-то оно, сэр! Вот вы и
знаете, что думает кавалер ордена Виктории О'Флаэрти, и можете судить о
нем лучше тех, кто знает только, что он сделал.
Сэр Пирс (ему ничего не остается, как снова с добродушным видом повернуться
к О'Флаэрти.). Как бы то ни было, ты был мужественным и отважным
солдатом.
О'Флаэрти. А уж это один бог ведает, генерал, ему виднее, чем нам с вами.
Надеюсь, он не осудит меня слишком строго за мои дела.
Сэр Пирс (сочувственно). Ну конечно! Кому из нас не случалось порой
задумываться над такими вопросами, особенно когда мы несколько
переутомлены. Боюсь, мы совсем измотали тебя этой вербовкой. Но на
сегодня все отставим, а завтра воскресенье. Я и сам выдохся. (Смотрит
на часы.) Пора пить чай. Не понимаю, что могло задержать твою матушку.
О'Флаэрти. Старушка, небось, совсем загордилась, что будет пить чай не на
кухне, а за одним столом с вами. Уж она теперь разрядится в пух и в
прах и станет заходить по пути во все дома, чтобы покрасоваться да
рассказать, куда она идет. И весь приход будет локти кусать от зависти.
А все-таки нехорошо, что она заставляет вас дожидаться ее, сэр!
Сэр Пирс. Ну, это пустяки, в такой день ей все простительно. Жаль, моя жена
в Лондоне, она от души была бы рада твоей матушке.
О'Флаэрти. Знаю, сэр, знаю! Она всегда была добра к беднякам. Ее светлость,
храни ее господь, вроде как в игру играла, ей и невдомек, какие мы
пройдохи. Она ведь англичанка, сэр, в этом все дело. Она смотрела на
нас все равно как я - на афганцев и негров, когда их в первый раз
увидал. Мне тоже не верилось, что они такие же вруны, воры, сплетники и
пьяницы, как мы или любые добрые христиане. Ее светлость просто не
догадывалась, что у нее за спиной творится, да и откуда ей было
догадаться? Когда я был еще малым ребенком, она как-то дала мне пенни -
первый раз я держал в руках пенни! - и в тот же вечер я решил
помолиться, чтоб господь обратил ее в истинную веру, в точности как
мать заставляла меня молиться за вас. |