Она
сделала это потому, что все равно не могла скрыть от него, что заказала
машину в Нью-Йорке или в Лондоне, словом, там, откуда ее прислали, как
только узнала, что удастся выхлопотать помилование для Минка.
В каждом ее костюме был карман, сделанный точно по размеру маленького
блокнотика слоновой кости с коротким грифелем. Он знал, где этот кармашек
в комбинезоне, и, протянув руку, вынул блокнот. Он мог написать: "У меня
есть все. Ты мне верила. Ты предпочла, чтобы я подумал, будто ты стала
убийцей своего так называемого отца, лишь бы не солгать". Он мог бы и,
может быть, должен был бы написать: "У меня есть все. Разве я только что
не был пособником в подготовке убийства?" Но вместо этого он написал: "У
нас все было".
- Нет, - сказала она.
Он написал: "Да".
- Нет, - сказала она.
Он написал "ДА" такими крупными буквами, что занял всю-всю табличку,
потом вытер ее ладонью и написал: "Возьми с собой кого-нибудь в машину. Ты
можешь разбиться".
Она взглянула на эти слова настолько мельком, что каждый подумал бы -
вряд ли она успела их прочесть, и снова посмотрела на него этими
темно-синими глазами, и, была ли в них ласка, была ли в них нежность, была
ли в них настоящая искренность, не все ли равно. И ее рот в смутной улыбке
был измазан помадой, и она, эта улыбка, казалась мягким мазком,
расплывчатым пятном.
- Я люблю тебя, - сказала она. - Я никогда никого, кроме тебя, не
любила.
Он написал: "Нет".
- Да, - сказала она.
Он написал "нет", и когда она повторила "да", он снова написал: "нет,
нет, нет", пока не исписал всю табличку, потом стер и написал:
"дарственная". И, стоя рядом с ней у камина, где они решали все деловые
вопросы, которые требовали какой-то договоренности между ними, он
развернул документ, снял колпачок с вечного пера, чтобы она подписала,
потом сложил бумагу и уже стал прятать ее в портфель, когда она сказала:
- И это. - Он уже заметил на каминной доске длинный простой конверт.
Взяв его в руки, он нащупал сквозь бумагу толстую пачку банкнот, слишком
толстую, - тысяча долларов убьет его в несколько недель, а может быть, и
дней вернее, чем тысяча пуль. Он еще вчера вечером хотел сказать ей:
"Тысяча долларов и его убьет. Тогда ты будешь довольна?" - хотя вчера
вечером он еще не знал, насколько это верно. Но он промолчал. Он сам
займется этим, когда подойдет время. - А ты знаешь, где его отыскать? -
спросила она.
"Рэтлиф знает", - написал он и снова написал: "Выйди на 2 минуты в
ванную. Твои губы тоже", - и подождал, пока она прочла, а она тоже
постояла, наклонив голову, как будто он написал какую-то криптограмму.
- А-а, - сказала она. |