|
Наполнив стаканы Эжену и папаше Горио, Вотрен медленно налил себе несколько капель и, пока его соседи пили, пробовал вино на язык; вдруг он сделал гримасу. - Ах, чорт, отдает пробкой! Бери его себе, Кристоф, и достань нам другого; знаешь, там, справа? Нас шестнадцать, тащи восемь бутылок. - Коли вы так расщедрились, ставлю сотню каштанов, - заявил художник. - Хо! Хо! - Эге! - Брр! Выкрики нахлебников раздались со всех сторон, вылетая, как ракеты из бурака. - Ну-ка, мамаша Воке, ставьте две бутылочки шампанского! - крикнул Вотрен. - Еще что! Уж не отдать ли весь мой дом? Две бутылки шампанского! Двадцать-то франков! Так совсем разоришься! Нет! Но ежели господин Эжен за них заплатит, я уж от себя выставлю черносмородинной. - От ее черносмородинной слабит, как от крушины, - заменил Бьяншон тихо. - Молчи, Бьяншон, - ответил Растиньяк, - я не могу слышать слово "крушина", сейчас же меня начинает... Хорошо, согласен, плачу за шампанское! - крикнул студент. - Сильвия, подайте бисквиты и вафли. - Ваши вафли перестарки - уже не вафли, а кафли. А бисквиты тащите на стол, - заявил Вотрен. Вино пошло вкруговую, сотрапезники оживились, и веселья стало еще больше. Слышался неистовый хохот, раздавались крики, подражание голосам различных животных. Музейному чиновнику пришло в голову воспроизвести обычный в Париже крик, сходный с мяуканьем влюбленного кота, и сейчас же восемь голосов поочередно прогорланили: - Точить ножи, ножницы! - Канареечное семя певчим птичкам! - Вот сладкие трубочки, трубочки! - Чиню фаянс! - Устрицы, свежие устрицы! - Старого платья, старых шляп, старых галунов продавать нет ли? - Вишенья, сладкого вишенья! - Зонтики, кому зонтики! Пальма первенства осталась за Бьяншоном, когда гнусавым голосом он крикнул: - Колотилки - выколачивать жен и платья! Несколько минут стоял такой шум, что того и гляди голова треснет, какая-то словесная неразбериха, настоящая опера, где дирижировал Вотрен, не спуская глаз с Эжена и папаши Горио, видимо успевших опьянеть. Оба, откинувшись на спинки стула, строго смотрели на это необычное бесчинство и пили мало: их заботило то, что надо было сделать в этот вечер, но нехватало сил подняться с места. А Вотрен искоса глядел на них, следя за тем, как изменялось выражение их лиц, и, улучив момент, когда глаза их замигали, вот-вот готовые закрыться совсем, наклонился к Эжену и сказал ему на ухо: - Так-то, молодчик, вы еще недостаточно хитры, чтобы бороться с дядюшкой Вотреном, а он вас слишком любит и не позволит вам наделать глупостей. |
