Там, сударь, мы вместе обсудим, что предпринять. Я знаю, в чем мой долг.
Если я и принадлежу вам по закону, то фактически я не ваша жена. Неужели вы
хотите, чтобы мы стали посмешищем всего Парижа? Не будем посвящать общество
в наши дела, где мне отведена такая смешная роль. Сохраним наше достоинство.
Вы до сих пор еще любите меня, - сказала она, бросив на полковника грустный
и нежный взгляд, - но разве я была неправа, создавая себе новую жизнь?
Какой-то тайный голос говорит мне, что в этих необычных обстоятельствах я
могу положиться на вашу доброту, столь хорошо мне известную. Разве я
ошиблась, избрав вас единственным судьей моей жизни? Будьте же не только
судьей, но и моим защитником. Я рассчитывая на врожденное ваше благородство.
Вы великодушны, вы простите мне последствия моих невольных заблуждений.
Признаюсь вам, я люблю господина Ферро. Я считала себя вправе полюбить его.
Говорю это без краски стыда. Если мое признание обидно для вас, то все же
оно для нас не позорно. Я не могу скрывать от вас правды. Когда волею случая
я осталась вдовой, я ведь еще не была матерью...
Движением руки полковник попросил ее замолчать, и около половины лье
они проехали, не обменявшись ни словом. Перед взором Шабера встал образ двух
детей.
- Розина!
- Я слушаю вас, сударь.
- Мертвецам не следовало бы выходить из могилы, верно?
- О нет, сударь, нет! Не считайте меня неблагодарной. Но поймите, вы
оставили супругу, а теперь перед вами любящая женщина, мать. Если полюбить
вас вновь не в моей власти, я все же не забываю, чем я вам обязана, я могу
предложить вам дочернюю привязанность...
- Розина, - прервал ее мягко полковник, - я не сержусь на тебя. Забудем
все, - добавил он с кроткой улыбкой, прелесть которой неизменно отражает
красоту души. - Я не настолько огрубел, чтобы требовать видимости любви от
женщины, которая не любит меня более.
Графиня бросила на него взгляд, исполненный такой горячей
признательности, что несчастный Шабер готов был вернуться в братскую могилу
под Эйлау. Иные люди обладают душой достаточно сильной, чтобы доказать любой
ценой свою преданность, а наградой им служит сознание, что они сделали добро
обожаемому существу.
- Друг мой, мы вернемся к этому разговору позже, когда успокоимся, -
сказала графиня.
Беседа их приняла иное направление, ибо невозможно долго говорить на
подобные темы. Хотя супруги то и дело возвращались к своему необычному
положению то намеками, то прямо, все же они совершили очаровательное
путешествие, как бы вернувшее их к прежней совместной жизни и ко временам
Империи. Графиня придала этим воспоминаниям нежное очарование и внесла в
беседу меланхолический оттенок, подчеркивая этим ее значительность. Она
сумела оживить любовь, не пробуждая желаний, и как бы невзначай открыла
своему первому супругу, как обогатилась она духовно, стараясь исподволь
приучить его к мысли, что отныне ему придется ограничить свое счастье теми
радостями, какие вкушает отец возле любимой дочери. |