|
– Опасное не для пассажиров, а для пилотов. Наступает, мы уже давно с этим столкнулись, высотная эйфория, когда пилоту кажется, что ничто над ним не властно, что он может летать бесконечно, на любой высоте, не считаясь ни с количеством воздуха, ни с чем… Поэтому в такие перелеты обычно пилоты идут парами, вот как мы с вами.
– Значит, все‑таки какие‑то нервные явления наблюдаются? – осторожно спросил Платон Григорьевич. – А как же иначе, как же иначе? Пока человек был прикован к несущейся по орбите ракете, связан железным законом экономии топлива, все эволюции летательного аппарата проводились скупо и предельно точно. Здесь же мы даем пилоту возможность свободно творить свой полет, и необычность обстановки иногда сказывается. Есть и еще кое‑что, но мы пока только присматриваемся к этому явлению… Они замолчали. Ушаков поворотом рукоятки закрыл фонарь черными щитками, оставив открытым только окно сбоку. Сверкающие звезды заглянули в него. – Ну, можно и подремать, – сказал Ушаков, потягиваясь. – Все идет нормально… Платон Григорьевич искоса посмотрел на него и, представив себя на секунду висящим в этом странном самолете над черной бездной, с удивлением обнаружил, что никакого ощущения страха не было. Все действительно шло нормально. Минут через двадцать Ушаков, указав Платону Григорьевичу на высотомер, вмонтированный в приборную доску, сказал: – Двести тысяч километров от нашей матушки Земли. Скоро будем разворачиваться… Он взглянул вниз, где ослепительно сверкали четырнадцать цилиндров, неотступно следовавших за кораблем. Время от времени какой‑либо из цилиндров окутывало облачко пара. – Что это? Что‑нибудь неисправно? – спросил Платон Григорьевич, показывая на цилиндры. – Предохранительный клапан. На каждом цилиндре есть клапан. Цилиндры белые, великолепно отражают свет солнца, но приходится регулировать давление, – ответил Ушаков. – Нагреваются? – Да, и иногда очень сильно… Ну, Платон Григорьевич, начинаем поворот. Платон Григорьевич ожидал, что Ушаков начнет сейчас какую‑нибудь сложную фигуру, но вместо этого Ушаков вновь откинулся в кресле и уставился на далекие звезды. – Начинаем… – вдруг сказал он. – Я вижу по звездам. В кабине тревожно загудел какой‑то сигнал. – Ну, вот и сигнал поворота… Вы, Платон Григорьевич, следите за цилиндрами. – Но они на месте… – сказал после недолгого молчания Платон Григорьевич. – Это так кажется, на самом деле мы сейчас вошли в сферу притяжения Луны и вращаемся вместе с тяжелыми цистернами вокруг общего центра тяжести. Следите внимательно… И вдруг в кабину хлынул яркий свет. Платон Григорьевич вначале не понял, что же произошло, но, прищурив глаза, различил за цистернами ярко освещенный диск Луны. – Вот и завершили поворот, – облегченно сказал Ушаков. – Еще часок, и мы будем на месте. Сядем у кратера Колумба, в лунных Пиренеях. Там одна из наших постоянных баз. – Там работает ваш Могикан? – Да, Могикан. Кстати, зовут Могикана Дмитрий, Дмитрий Яворский. Это у него позывные такие. Мы часто в перекличке говорим просто Могикан… Сейчас дадим ему знать. Ушаков наклонился к микрофону и раздельно сказал: – Могикан, я Полковник. Слышишь меня? Прием… – И слышу и вижу, – раздалось в ответ. – Увеличь торможение… На одну десятую… – Можешь взять цистерны на себя? Прием… – Еще рано… И давай немного восточной, ты как раз над цирком Алиацензис. Вот сейчас проходишь над ним… Беру на себя цистерны. |
