ПОКА СУЩЕСТВУЕТ МИР!

Хомяк неожиданно исчез. Скорее всего его отправили в какую‑нибудь колонию, но кто‑то уверенно заявил, что Хомяк поехал в Одессу продавать кошельки и бумажники, а потом зайцем пролез в трюм заграничного парохода и уехал в Турцию навсегда. С исчезновением атамана наша ребячья жизнь както сразу упростилась. Исчез постоянный страх перед этим ловким и жестоким вором: ведь каждого, кто проявлял самостоятельность, Хомяк «брал на головку», так называлась процедура, когда Хомяк, вцепившись в плечи своей жертвы и отталкиваясь ногами от земли, бил своей остренькой головой прямо в лицо наказуемого.

В школе стали задавать много уроков, отнимавших все утреннее время, и «горка» постепенно отошла на второй план.

Зато развернулись работы над «вечным двигателем». Я привык обращать внимание на всякое длительное движение, внимательно всматривался в любую машину, любой механизм, пытаясь мысленно так «замкнуть цепь», чтобы это движение, смогло бы возникнуть снова и снова. Однажды я заметил, что связка ключей от книжного шкафа как‑то поособенному дрожит, если толкнуть один из ключей. Мне показалось, что я что‑то такое открыл, и теперь остается ввести еще одну связь, чтобы эти ключи стали бы дрожать постоянно.

В этом был свой расчет. Я чувствовал: все простые пути исчерпаны, сонмище громадных умов, возможно более глубоких, чем ум самого Альфреда Брэма, все еще остававшегося эталоном научного величия, давно уже исследовали все, что лежало на поверхности. Мне оставалось наблюдать и наблюдать. Может быть, что‑нибудь такое «покажется», а я возьму и «раскрою» и доведу до конца.

Мои чертежики я никому не показывал, боялся, что меня засмеют. А главное, что вошло с тех пор в мою жизнь навсегда, можно определить, как непрерывное мучительное сомнение в правильности того или иного решения.

И вот свершилось… Передо мной была законченная модель «вечного двигателя». Она была, правда, «еще на бумаге», но я с каждой минутой все больше и больше убеждался: да, это «вечный двигатель», и, конечно, никто и никогда такого не изобретал, это он, мой «вечный двигатель»!

А все началось утром, после того как я узнал на уроке естествознания об опытах с магдебургскими полушариями. Учительница физики – всегда рассеянная, но педагог очень знающий, она родилась и училась в Праге и до сих пор плохо говорила порусски – достала как‑.то из школьного шкафа два больших медных полушария с узорными ручками и красивым маленьким краником и предложила откачать воздух из сложенных вместе полушарий. Потом мы всем классом пытались разнять эти полушария, они, казалось, стали одним цельным куском металла, а учительница повернула краник, впустила внутрь воздух, и полушария сразу же разъединились. Давление на каждый сантиметр, оказывается, было равно одному килограмму, целому килограмму!

Я пришел домой, вытащил заветную тетрадку с чертежами «вечных двигателей» и нарисовал магдебургские полушария. «Какая сила, – думал я, – какая огромная сила! На один квадратный метр давит сила в десять тонн… И никто это никак не использовал, по‑настоящему не использовал».

– А что, если взять не шар? – громко сказал я и тотчас же испуганно оглянулся. "Да, не шар, – продолжал я уже про себя, – не шар, а большое стальное яйцо, полое внутри, с выкачанным воздухом. Тогда на одну половину, ту, что имеет форму полушария, будет давить сила меньшая, чем на удлиненную, ведь площадь удлиненной половинки будет, конечно, больше… И если поставить такое яйцо на тележку, то его с одной стороны будет толкать, скажем, тонна, а с другой – две, а можно сделать и три! Вообще будет достаточно и одной тонны.