Несмотря на опьянение, офицер рассуждал логично, и Джон продолжал:

– Но разве армия не создает известный суровый микрокосм для выработки определенных проблем... Ну, скажем, честь, морали, хотя бы для самого человека...

– Конечно, микрокосм, полностью безопасный, абсолютно нереальный, без женщин и детей, где Бог – генерал, а Дьявол – смерть, и вы разыгрываете так, чтобы все принималось всерьез. Все было устроено так, чтобы создать наиболее деструктивные нелогичные действия, якобы контролируемые, и насколько возможно, неслучайные. В то время, как психо‑экономическое положение Торомона достигло точки, когда «война неизбежна», мы должны были иметь какое‑то место для всех больны ч мозгов, раненых именно этим психо‑экономическим положением, чтобы бросить туда армию. Но нашей задачей было заставить всех вас думать, что это безопасно, почетно и хорошо. Из мальчиков в мужчин? Дисциплина сама по себе ничего не значит для мальчика. Наши руки могут двигаться и делать. Вы выглядите интеллигентным человеком, так что вы, наверное, делаете свое дело хорошо. Когда вы учились делать что бы то ни было, вы набивали мозоли, и это была дисциплина. Можете ли вы строить, можете ли следовать правилам какого‑либо мастерства, можете ли заставить эти руки приказывать, работая с кем‑то другим или в одиночку? Я не знаю, что вы делаете, но знаю, что воспитывая свои руки, вы имели больше дисциплины, чем десяток людей, которые только и умеют, что убивать во сне. То, что уже есть у вас в руках, мы принижали, пытаясь заставить вас думать, что это могла бы дать вам армия. Мы так здорово все спланировали! Романы, повести, статьи – все это твердо отвечало: «Да! „ на вопросы, которые вы только что задали. Кстати, психологический корпус не писал их. Мы уже закончили нашу пропагандную работу, научили неуверенных и сомневающихся интеллектуалов сделать остальное. «Да, да! Война – реальный и веский опыт“, потому что они, среди вас, всех, могли достаточно сомневаться, чтобы представить себе, какая это фальшивка. Сделать из вас мужчину? А вот посмотрите на этих – он показал на солдат в таверне. Один спал, навалившись на стол. Двое других заспорили у двери, в то время, как еще один истерически хохотал над чем‑то, разговаривая с девушкой, откинулся на спинку стула и упал назад. Пятый с тревогой ждал драки. Захохотала девушка. – Или посмотрите на меня, – добавил психолог, покачиваясь и глядя в кружку. – Посмотрите на меня.

– Вы думаете, что все вообще не имело значения? – спросил Джон и подумал о Тиле, друге Алтер. – Для всех ничего не значило?

Психолог медленно покачал головой.

– Вы не понимаете. Вы действительно ничего не понимаете. Вы знали кого‑то, кто сгорел в танке смерти. Вам чертовски хочется, чтобы это что‑то означало. Но я знаю многих парней, которые умерли. Я тренировал их. Там не было ни одного, кто стал бы в большей степени мужчиной, чтобы делать то, что делали вы. Мне плевать, что это так, потому что жизнь... – он вытянул палец и толкнул монету по столу к квадрату монет, который он выложил в уплату. Из дальнего конца матрицы вылетели две монеты – ответ на это. Враг не всегда тот, в кого вы можете стрелять из‑за мешка с гравием. Не всегда есть тот, кто скажет вам, когда стрелять и, когда прекратить огонь. В армии все легко и просто: сражаться до смерти за правое дело. – Офицер взглянул на Джона. – Вы знали кого‑то, кто сгорел. Что ж, по сравнению с тем, ради чего мы живем, он умер не за такую уж плохую вещь.