Нагнулся Пера и кое как втиснулся в избу.

Темно в лесу, а в черной избе еще темнее.

– Почему, хозяин, сидишь ты без света да в холоде? – спросил Пера.

– Нет у нас огня, добрый человек. Сами не заметили, как по всей земле Комму затушил очаги тун Пам, обрек людей на мрак и холод. Один тун знает тайну, как зажечь огонь, да скрывает ее от людей. Вот мы и живем так: во тьме и холоде.

Вздохнул невидимый в темноте хозяин, вздохнул Пера.

– Накорми меня, хозяин, – попросил Пера.

Дал мужик Пере вяленого рябчика. Пожевал Пера рябчика, словно глины поел. Дал мужик Пере сухую лепешку из пихтовой коры. Откусил Пера кусок и не стал есть лепешку.

Усмехнулся хозяин:

– Непривычен ты, вижу, парень, к нашей еде. Погоди, поживешь у нас – и не то станешь есть. Мы тут так живем: день едим, два голодаем.

– Разве поля на южных склонах холмов перестали родить хлеб? – спросил Пера.

– Поля то по прежнему родят.

– Или сох у людей нет?

– Сохи есть, да пахать нечего. Все поля и весь хлеб на них давно уж не наши. Опутал тун Пам людей хитростью и черным колдовством. Отнял он у нас все наши поля. Мы пашем, мы сеем, а хлебушек складываем в его амбар. Жаден тун, цепки его руки, глотка у него, как бездонный колодец, зол и свиреп он, как взбесившийся медведь…

Невеселыми вестями встретила Перу родная земля – край Комму.

С каждым словом крестьянина все ниже и ниже опускал Пера голову.

А мужик продолжал:

– Нечего стало людям есть, негде жить: земли наши отнял Пам, в лесах наших хозяйничает Вэрса, воды захватил Ва Куль…

Давно ушли старшие братья Кудым Оша – Ошъяс и Мизя – с Иньвы в дальние места, на Лупью реку. Сами то они, люди говорят, уже померли, а род их и ныне живет где то на Лупье…

А иные люди ушли из селений в лес, вырыли там глубокие пещеры, подперли потолки в них подпорками и стали жить в норах, как звери.

Но и там нашли их проклятые туны и йомы с черных скал, пришли к их норам, потребовали тяжкой дани.

Тогда люди зарыдали, в отчаяньи подрубили подпорки и похоронили себя с женами, детьми и со всем добром среди темного леса. Много их теперь, таких могил, в пармах Комму и мало людей…

Умолк мужик. Застонал Пера от боли и гнева.

Но мужик, помолчав, добавил:

– Но говорят еще люди, что вернется в Комму из дальних краев Пера, сын мудрого Кудым Оша, и тогда придет конец власти злого колдовского племени над народом Комму. Только Перы нет и нет, а народу нашего остается все меньше и меньше…

Совсем низко склонил голову Пера и тихо вышел из темной избы.

Высоко над пармой возвышается холм. Широко раскинулись вокруг леса: стройные сосновые боры, частые ельники, светлые березняки; далеко по низинам текут реки, лежат поросшие багульником болота. Где то среди лесов и болот стоят селения и прячутся в тени вековых деревьев охотничьи избушки.

Но во тьме не видать ни бора, ни ельника, ни березняка, ни рек, ни болот, ни селений, ни лесных избушек. В холодной тьме тонет Комму.

И вдруг увидел Пера: далеко среди леса, среди непроглядной тьмы, словно злой волчий глаз, светится костерок.

Пошел Пера напрямик через лес на огонь. Шел, шел и вышел к костру. Горит костер на полянке, висит над костром котелок, в котелке булькает вода, варится ужин.

А у костра сидит на валежине тун Пам, поглядывает в огонь, толстое брюхо поглаживает и свои злые думы думает.

Увидел Тун Перу – зарычал, как взбесившийся медведь:

– Уходи отсюда, человек. Не для тебя свет моего костра, не для тебя тепло моего костра.

В злобе Пам разметал огонь, затоптал красные угли. Погас костер, и наступила тьма.