– Однако всякиероссказни о Боге я па-апрашу в моем доме оставить, – остатки ярости еще бурлилив папе.

– Россказни? – старухатяжко вздохнула и покачала головой. – Ну что ж, послушаем тогда вашироссказни...

И тут ожила мама. Ивидно было, что ярости в ней клокочет не меньше, чем только что клокотало впапе. Но у женщины ярость не так взыгрывает как у мужчины, не хватает она, недергает, пинка не дает (хотя иногда бывает и так, если уж совсем допечь!). Мамавплотную приблизилась к старухе. Голос ее злобно-шелестящий, видимо впервыетаким слышали папа и Антон. Они с удивлением воззрились на маму. Будто и самоявление старухи по сравнению с видом шипящей мамы отступило на второй план.

– Нет, мы не сядемрядком! – проскрежетала мама и таки дернула старуху за волосы, – Я оч-ченьпрошу вас выйти вон добровольно. Иначе вас выведут с милицией!..

Ох уж эти женщины...

– Сударыня, – ласковообратилась старуха к маме, – уж коли танки не могут, а уж милиция-то...Успокойтесь. И все-таки, поговорим ладком, пусть хоть и стоя. Итак! – старуха вупор смотрела на маму и, похоже, ярость в маме начала затихать, – скажите-камне... а! россказни!.. Ну так скажите: вы довольны своим сыном?

– Ну, в общем, это, вобщем – да, ответила мама, ответила уже не скрипяще-скрежетаще.

– А мой вид вас неудручает? Ведь я действительно его совесть. Не бойся, – старуха полуобернуласьк Антону, – не бойся, ябедничать не буду, я ведь вообще ябедничать не могу,даже если захочу – ничего не выйдет, язык отнимется. Я только одного человекаобличать могу – тебя.

– А в чем дело? – встрялпапа. – О чем это вы, о чем ябедничать?

– Так раз не могу,значит и не о чем. Ладно, продолжим, – теперь старуха глядела одновременно напапу и на маму, – Вы хотите, чтобы ваш сын был честным, благородным, добрым?

– Конечно, – сказаламама и сделала наступательный шаг в сторону старухи.

– Ну так отчего же я,его совесть, такая, какую вы видите?

– Нет, ну это ужеслишком! – опять взъярилась мама. -

Стоим тут с этой...Какие-то разговоры дурацкие ведем! Еще и слушаем ее... Да ты мужчина, наконец,или кто?! – вдруг заорала она на папу. – Да выкинь ее, наконец!..

– Он мужчина, сударыня,– морщась, сказала старуха, – но...

– Никаких"но"! – слезы появились на глазах у мамы. – Я не знаю где и в какойпомойке вас валяли...

– Зато я знаю, –перебила маму старуха, – да-да-да, плачьте. Только о другом бы были ваши слезы,а не о том, что я вас досаждаю... Да!.. И я не отстану от вас!.. Потому что вотон!.. вот он! вот он стоит, сын ваш, уже теперь негодяй из негодяев... да! Ижив он еще потому что покровитель его небесный, великий святой земли русской накамне, слышите вы, творческие люди, интеллигенты!.. да, на камне через океанпереплывающий, к нам приплывающий, на Русь святую... Антоний Римлянин,покровитель его, вашего сыночка. Да, да! Ему Антонию Римлянину благодаря и живон, ваш негодяй, по его, Антония Римлянина, молитве...

Не стал папа на этот разперечить старухе, не стал затыкать ей рот, хотя она очень возвысила свой голоси даже, можно сказать, грубо возвысила, а слова "творческие люди,интеллигенты" из ее вонючего рта ну прямо плевком ощущались..."Негодяй какой-то, Антоний Римлянин на камне... – к чему это, о чемона?.." А старуха продолжала бушевать:

– Ну так задали мывопрос сынку вашему, а он вон, молчит, все думает, может это все во сне... Наяву! Молчит, а я за него отвечу, вот его ответ: "А зачем мне быть добрым,честным и так далее?"

– Это не его, это вашответ, – отчеканил папа.

– Не-ет, это его ответ,уж я-то знаю.