Панадис мгновенно впился в него взглядом.

— Или, может, вы орудуете только своими? — сверкнул взглядом Виктор.

Панадис посерел. Узенькие щегольские усиики обвисли, в желтоватых глазах запестрели еле сдерживаемые пятна гнева. Чудовищно, как матерщина в светском салоне, звучало само это слово — «орудуете». Зловещим приставленный, как нож под ребро, вопрос. Но тут вмешалась Анастасия. Застенчиво улыбаясь, глядя на Панадиса, извинилась.

— Давайте, останемся друзьями…

Она просительно смотрела на Панадиса, и весь ее вид говорил, насколько она огорчена таким поворотом событий.

— Не обращайте на него внимания, доктор. Он стал таким после Афганистана. Везде видит врагов, засады, подвохи…

Она ласково притронулась к руке брата и, наклонившись, чмокнула его в щеку.

Щупальцы гнева медленно оставляли вышедшего из себя Панадиса, лицо обретало прежний цвет.

— Ладно, доктор, — извиняющимся тоном произнес Чернышев, — мы будем держать вас в курсе дела. Между нами — я не очень верю, что кто-нибудь откликнется на наше объявление…

Глядя на Анастасию, Панадис умильно развел в стороны руки и, чувствуя привычную уверенность, предложил.

— Я, все — таки, хотел бы поднять тост. За успешную операцию. И — за очень приятную встречу, — добавил он игриво.

Панадис открыл бар, вытащив оттуда бутылку и рюмки, и небрежным жестом иллюзиониста разлил по бокалам желтую смолу коньяка.

— Ваше здоровье, милочка! — растроганным голосом произнес он.

Чернышев проглотил коньяк сразу. Анастасия, сделав несколько коротких глотков, поставиа рюмку. Панадис посасывал жидкость как обжигающий своим холодом лед.

— Мы с вами сразу созвонимся.

— Вы уезжаете? — встрепенулся Панадис.

— Это здесь, в Подмосковье, — улыбнулась Анастасия. — И не надолго…

У гостиницы они появилсь чуть раньше срока.

Трудовая жизнь столицы уже началась.

Молодые энергичные парни — новые дворники, гордость мэра Москвы Лужкова, быстро счищали снег с тротуара. Сбоку, у края мостовой медленно ползла снегоуборочная техника.

Худой и высокий израильтянин — как его там, Крончер? — капитан израильский полиции в штатском — уже ждал у входа. На этот раз он был без своего рюкзака.

Чернышев посмотрел на него внимательно.

После «Шереметьева» они еще так и не разговаривали.

— Давай, садись, Алекс… — он приспустил стекло на двери.

Чернышев и Анастасия сидели в обычной «девятке». Он — рядом с водителем, она — сзади. Машину вел опер, приятель Чернышева, они были однокашники, вместе пришли в ментовку, сидели в одном кабинете.

Виктор предпочел не связываться с дежурным по Управлению и не заказывать транспорт. Тогда бы наверняка опаздали…

Алекс бухнулся на заднее сидение рядом с Анастасией.

В зеркальце над головой Виктору было видно смуглое, с черными углями глаз лицо Крончера и нос, напоминавший картофелину.

Опер рванул машину.

Время было раннее и не располало к разговорам. Гнали через Новый Арбат. Выпавший за ночь снежок уже успел смешаться с грязной мокрой кашей на мостовой. Но на газонах, между рядами не открывшихся еще магазинов, платных стоянок и проезжей частью он лежал чистый, нетронутый и отдавал голубизной…

Экскурсионный автобус в Кострому уже ждал у бывшего здания СЭВа Совета Экономической Взаимопомощи. Сейчас здесь были новые хозяева и другая атмосфера.

— Приехали, — удовлетворенно крякнул опер за рулем.

— Ты настоящий корефан, — Перед тем, как хлопнуть дверцей, Чернышев сунул под сидение бутылку:

— Сохранишь?

— Не обещаю.