– Я…»

– «Я?» – переспросил Прутик. – Кто это написал?

Каулквейп поднял глаза.

– Это список с оригинала надписей на коре, которые относятся ко времени Просвещения в былых Дремучих Лесах, – объяснил Каулквейп.

– Эта версия, – сказал он, ласково поглаживая рукопись, – была сделана неизвестным писцом несколько сотен лет назад. Но оригиналы были гораздо старше.

Прутик улыбнулся. Энтузиазм этого парня был заразителен.

– Время Просвещения! – воскликнул Каулквейп. – Какое это, должно быть, было чудесное время для жизни. Славный век свободы и учёности – задолго до того, как о величественном воздушном городе Санктафраксе можно было хотя бы мечтать. Дремучие Леса вышли из Тьмы под провидческим руководством Кобольда Мудрого. Как бы я хотел с ним познакомиться. Он отменил рабство. Он объединил тысячу племён под благородным гербом Трезубца и Змеи. Он даже был свидетелем изобретения письменности…

– Да да, Каулквейп, – сказал Прутик, – очень интересно. А в этом есть какой то смысл?

– Терпение, Прутик, – попросил Каулквейп. – Скоро всё станет ясно. Время Просвещения внезапно погасло как свеча, Союз Тысячи Племён Кобольда Мудрого распался, и вся страна погрузилась в хаос и варварство, которые правят в Дремучих Лесах и по сей день. – Он снова обратил внимание на свиток. – Слушай, – сказал он, – вот что пишет переписчик.

Прутик, что было на него не похоже, молчал и внимательно слушал, пока Каулквейп читал свой скрученный пожелтевший свиток.

– «Кобольд Мудрый постарел и устал. По рыночным площадям и широким лугам гуляло безумие. Племя поднималось на племя, брат вставал на брата, отец на сына, ибо небо разозлилось и лишило разума тех, кто под ним жил.

Тогда представители Тысячи Племён собрались в Риверрайзе и сказали:

– Кобольд, ты, который видишь дальше в открытом небе, чем величайшие из нас, скажи нам, что делать, ибо в безумии своём мы пожираем друг друга и небо делает чёрными наши сердца.

И Кобольд поднялся с ложа болезни и сказал:

– Вот возвращается Мать Штормов. Её безумие станет нашим безумием. Приготовьтесь, ибо времени мало…»

Каулквейп остановился.

– Здесь в тексте небольшой пробел, – объяснил он. – Древесные долгоносики проели кору оригинала. – Он снова опустил взгляд в текст. – А вот и продолжение. «… Мать Штормов, та, которая впервые вдохнула в Край жизнь, вернётся пожать то, что она посеяла, и мир вернётся во Тьму», – читал он, делая ударение на каждом слове. – Понимаешь, Прутик? Кобольд Мудрый описывал миф о Риверрайзе и предсказывал возвращение Матери Штормов – предсказание полностью сбылось, потому что Дремучие Леса действительно вернулись во Тьму. И теперь всё происходит заново.

Прутик повернулся и посмотрел в открытое небо, где Мать Штормов держала его своей ужасной хваткой.

– Безумие, описанное там, с нами сейчас, – торжественно произнёс Каулквейп. – Его приносят ветры, дующие в Край. Сумасшедшие туманы, дожди, разрывающие сердце, – ужасающее насилие. О чём я там читал? – Он нашёл место, где прервал чтение. – «… В нашем безумии мы пожираем друг друга». Неужели ты не понимаешь, Прутик? Это вовсе не миф. Мать Штормов возвращается.

– Мать Штормов возвращается, – тихо повторил Прутик. Слова казались ему хорошо знакомыми. Но как? Почему? Он недоуменно встряхнул головой. Несомненно, что то важное случилось с ним там, в атмосферном вихре, далеко в открытом небе. Почему он не может вспомнить, что это было? Вспомнит ли он это когда нибудь?

Он взглянул на своего обеспокоенного подмастерья.

– Да ладно, Каулквейп, – сказал он.