В ответ – тишина и темнота. Сделал несколько шагов дальше, и серый вечерний свет, вырвавшись из-за его спи­ны, упал на утоптанный тысячами ног пол и косматые внутренности ветряка – короб для муки, жернов, узкие сту­пеньки, ведущие куда-то вверх, опутанные паутиной балки.

– Кто здесь? – снова спросил казак, всматриваясь во что-то темное у противоположной стены.

Оттуда послышался приглушенный стон. Темная груда зашевелилась. Удивленный Звенигора приблизился и чуть не вскрикнул от неожиданности: на полу лежали три де­вушки. Руки и ноги связаны веревками, во рту – тряпки. Все трое дрожали от холода, хотя одеты были хорошо.

– Кто вы? Как очутились здесь? – Звенигора выта­щил тряпье, разрезал саблей веревки.

Перепуганные, окоченевшие девушки еле поднялись на ноги. Но, пройдя несколько шагов, в изнеможении присели, с тревогой и недоверием поглядывая на незнакомца.

Девушки были очень красивые. И Звенигора начал до­гадываться, какая судьба забросила их в эту старую мель­ницу.

Девушки трепетали, как вишенки в грозу.

– Откуда ты? – обратился к русокосой, что сидела поближе.

– Из Чигирина, – тихо ответила девушка. – Поповна я... Меня из дома выкрали какие-то неизвестные...

– А вы? – Звенигора посмотрел на двух чернявых.

– Мы сестры... Из Корсуня... Нас схватили в дороге, когда мы возвращались с братом из Черкасс, где живет на­ша тетка... Брата убили, а нас вот завезли неведомо куда... И не знаем, что нас ждет...

– Не трудно догадаться, – тихо пробормотал Звениго­ра. – Вас хотели продать татарам в гарем... Какие-то мер­завцы связались с татарами и торгуют живым товаром!

Девушки залились слезами. Сестры обнялись, а русо­головая протянула руки к Звенигоре:

– Отпусти нас! Спаси нас!

– Я вас развязал не для того, чтобы держать. Бегите отсюда, да побыстрее!

Девушки снова вскочили на ноги. Однако счастье их было слишком коротким, они не успели даже во двор вы­бежать. За стеной послышался стук копыт – у мельницы остановились три всадника. Увидев коня и открытые две­ри, они стремглав спрыгнули на землю и бросились к мельнице, на бегу вытаскивая сабли.

Девичий крик прорезал вечернюю тишину. Звенигора выхватил из ножен саблю, стал в дверях. Несмотря на гу­стые сумерки, он опознал в одном из тех, кто бежал к вет­ряку, Чернобая.

Так вот чьих рук это позорное дело! Бывший служака Дорошенко, потеряв господина, который вынужден был сдаться на милость царя и гетмана Самойловича, теперь стал настоящим разбойником!

– Стойте! – крикнул Звенигора. – Если вы приехали за девчатами, то ничего не выйдет! Не возьмете! Я не по­зволю ими торговать! Разве что переступите через мой труп!

– И переступим! – выкрикнул Чернобай и скрестил со Звенигорой сабли.

«Скверное дело: я один, а их трое, – подумал Звениго­ра, отбивая первый выпад Чернобая. – Совсем скверное... Вот если судьба поможет мне одолеть Чернобая, холопы сами удерут отсюда».

Он стоял на ступеньках, на голову выше противника. Лязг и скрежет сабель разносились в тихом морозном лесу. Сильная и ловкая рука метко отбивала короткие, но опасные выпады Чернобая. За спиной слышались перепу­ганные крики и плач девушек,

Под натиском Звенигоры Чернобай немного отступил. Его хищное лицо с тонким длинным носом и закушенной губой застыло от напряжения и походило сейчас на маску, из груди порой вырывался натужный хрип. Чернобай, вид­но, смекнул, что перед ним искусный боец, и сотнику стало душно. Левой рукой он рванул ворот кунтуша.

– Жарко стало, Чернобай? Подожди, станет еще и хо­лодно! – насмешливо промолвил Звенигора, зная, как на­смешка выводит противника из равновесия.