-- Ну, так за чем же дело стало? Вы не могли его разыскать?
-- Да, на это потребовалось время, но в конце концов я загнал его в
угол и...
-- И что?
-- Все полетело вверх тормашками. Я стал его лучшим другом.
-- Ах, черт!
-- По-вашему, он не слишком разборчив в выборе друзей? -- любезно
осведомился Лауден. -- Да, пожалуй, у него довольно широкий круг симпатий.
-- Если вы кончили болтать чепуху, Лауден, -- сказал Хэвенс, -- то нам
пора идти ко мне обедать.
За стенами клуба во мраке ревел прибой. В темной чаще кое-где мерцали
огоньки. Мимо по двое и по трое проходили островитянки, кокетливо улыбались
и снова исчезали во мгле, а в воздухе еще долго держался запах пальмового
масла и цветов франжипана. От клуба до жилища мистера Хэвенса было два шага,
и любому обитателю Европы они показались бы двумя шагами по волшебной
стране. Если бы такой европеец мог последовать за нашими двумя друзьями в
дом, окруженный широкой верандой, и в прохладной комнате, с жалюзи вместо
стен, сесть с ними за стол, на белую скатерть которого падали цветные тени
от бокалов с вином; если бы он мог отведать экзотические кушанья: сырую
рыбу, плоды хлебного дерева, печеные бананы, жареного поросенка с гарниром
из упоительного мити и царя всех подобных блюд -- салат из сердцевины
пальмы; если бы он мог увидеть и услышать, как некая прелестная туземка,
слишком скромная для супруги хозяина и слишком властная для любого иного
положения, то появляется в столовой, то исчезает, браня невидимых
помощников, а потом мгновенно очутился в родном лондонском пригороде, он
сказал бы, протирая глаза и потягиваясь в своем любимом кресле у камина:
"Мне приснилось дивное местечко! Ей-богу, это был рай!" Однако Додд и его
хозяин давно уже привыкли ко всем чудесам тропической ночи, ко всем яствам
островной кухни и принялись за еду просто как люди, давно проголодавшиеся,
лениво перебрасываясь словами, как бывает, когда немного скучно.
Вскоре разговор коснулся беседы в клубе.
-- Вы никогда еще не болтали столько чепухи, Лауден, -- заметил Хэвенс.
-- Мне показалось, что в воздухе запахло порохом, вот я и заговорил,
чтобы отвлечь их. Однако все это вовсе не чепуха.
-- Вы хотите сказать, что все это правда: и опиум, и покупка
потерпевшего крушение корабля, и шантаж, и человек, который стал вашим
другом?
-- Все правда, до последнего слова, -- ответил Лауден.
-- Кажется, вы действительно много испытали на своем веку, -- сухо
сказал Хэвенс.
-- Да, история моей жизни довольно любопытна, -- отозвался его друг. --
Если хотите, я расскажу ее вам.
Далее следует повесть о жизни Лаудена Додда, не так, как он поведал ее
своему другу, а так, как он впоследствии записал ее. |