— Ты разве тоже тонул? — спросил я.

 

— Он нырял, чтоб найти тебя, — сказал шофер Евдокимов, заворачивая вездеход назад в Зурбаган. Это был головной тягач, проводники вместе с оператором Таней сели в грузовик. Машины уходили в обход разводья. Кто-то, кажется, шел впереди, осматривая лед. Я это видел боковым зрением — смотрел на Виталия.

 

— Ты нырял, чтоб спасти меня… в Байкал?! — несказанно изумился я.

 

— На длинной веревке, петлю надели под мышки, — неловко усмехнулся Виталий. — Хорошо, что веревка такая, подходящая, нашлась.

 

— Ни за что без веревки не выезжаем, — сказал Евдокимов и подергал себя за рыжий ус. — Байкал, он коварный, мало ли что случится. Вы согрелись, ребята?

 

Я все никак не мог избавиться от удивления, очень поразил меня Виталий. Поняв мое удивление, он коротко объяснил:

 

— От своей машины уже бежал Алеша. Чего доброго, бросился бы в разводину, с температурой-то. Ну, я и заторопился.

 

— Он там самый молодой оказался, — пояснил Евдокимов. — У кого радикулит, у кого ревматизм или почки больные. Ну, они ему петлю под мышки затянули, договорились, что в случае немоготы два раза дернуть веревку. Он и прыгнул в Байкал. Молодец парень! Э нами старый ненец был, он коренной байкалец, родился тут, из рыбаков. Так он указал, куда течение тебя понесет… Кабы не он, не Кузьмич значит, тыкался бы Виталий, как щенок, в разные стороны, а так он быстро, однако, тебя нашел. Все же после второго ныряния.

 

— Страшно было? — тихо спросил я.

 

Виталий улыбнулся. Какой же ясной была эта улыбка, без примеси каких-либо смутных чувств.

 

— Некогда было бояться, Андрей. Если я чего и боялся, так чтоб ты не потонул и чтоб Алеша в воду не полез тебя искать… тогда хана ему была бы — грипп ведь.

 

Хорошо все, что хорошо кончается.

 

— Ты герой, Виталий! — сказала мама. — Наш оператор сняла тебя для документальной ленты, о твоей храбрости узнает весь Союз.

 

Виталий тихонько толкнул меня локтем. Он был смущен.

 

— Ничего, — шепнул я ему, — пускай Света с полковником посмотрят.

 

Однако это был еще не конец. К вечеру мы оба лежали в больнице с температурой под сорок: крупозное воспаление легких на почве переохлаждения.

 

У обоих кашель, потрясающий озноб, боль в боку и прочие «прелести».

 

У обоих начались осложнения, но Виталий заболел гораздо серьезнее, хотя и находился в воде меньше. Поражение сердечно-сосудистой системы, застой крови… вплоть до отека легких. Врачи испугались за его жизнь. Еле отходили беднягу.

 

Мое осложнение (на центральную нервную систему) не так бросалось в глаза: резкие головные боли, возбужденное состояние и кошмары — мучительные кошмары, едва я забудусь сном.

 

Я не знал еще тогда, что это надолго, быть может, навсегда. До сих пор мне снится, как я бьюсь снизу о толстый непробиваемый лед в синеватой воде, борясь с подводным течением, которое тащит меня все дальше и дальше в глубину… Все толще лед, все темнее вода, и бьются в мозгу привязавшиеся слова Твардовского:

 

Кому — память,

Кому — слава,

Кому — темная вода.