— Нет, здесь не любят сплетников… Просто Андрей Николаевич всем по душе пришелся — душевный он человек. Большое счастье иметь такого отца, Андрюша!

 

Вытащив последние булочки, Миша с Нюрой ушли домой к тете Флене, которую я никогда не видел и которая не была Нюре никакой тетей, а чужой, много пережившей женщиной, приголубившей и воспитавшей немую сироту. Они ушли, а я остался в пекарне один… если не считать усыпленного Виталия и бодрствующей, но вычеркнувшей меня из числа друзей Христины. Что я-то ей сделал?

 

Но, уже лежа в постели, я вдруг понял: во-первых, я написал маме о предполагаемой женитьбе отца, чем, по убеждению Христины, вызвал ее срочный приезд. Во-вторых, ушел к Алеше жить, оставив их вдвоем, наедине друг с другом, что им, бывшим мужу и жене, безусловно, помогло примириться.

 

Ну и что? Они ведь действительно были мужем и женой, почему бы им не примириться?

 

Насчет Кирилла… Христина видимо, не принимала его всерьез, ей и в голову не приходило выходить за него замуж. А-а, пусть дуется сколько угодно.

 

Скверно, что зурбаганцы, пусть любя, обсуждают личные дела Андрея Николаевича.

 

Уснул я довольно скоро, однако ночью мне приснился страшный сон. Я увидел огромные чугунные ворота, которые медленно-медленно открывались. За ними клубились какие-то свинцово-черные тучи, и будто бы это было зло или, быть может, беда. Я так корчился и метался, что проснулся весь в поту и долго не мог уснуть, под самое утро уснул.

 

Утром я решил зайти в порт и взглянуть, как там работает Маргарита на новом месте. (Все ж таки Женя поручил ее моим заботам.)

 

Строительство глубоководного порта в устье Ыйдыги шло самыми буйными темпами — одна очередь входила в строй, другая начиналась — механизация по последнему слову техники… На фоне этого шума, лязга, словно колокол — бам-бам-бам, — выделялся грохот гигантского молота — или это тысячи молотков сливались в один?

 

Пока я разыскал Маргариту Скоморохову, я едва не оглох. Голова кружилась от суеты… Плавучий кран вбивал в грунт сотни длинных металлических шпунтов. Земснаряд, углублявший дно бухты, походил на фантастическую черепаху. Краны, закрывавшие полнеба, портальные краны, бульдозеры, автомашины, вывозившие грунт, натужно ревели на изрытом, перекопанном берегу, другие машины ссыпали камень и щебень, какие-то огромные машины укладывали массивные бетонные плиты.

 

Утро было словно поздний вечер: работали при электрическом свете, огромные лампы на столбах, ослепляющий свет прожекторов.

 

Вокруг длинной металлической эстакады, как в муравейнике, суетилась масса людей — устанавливали эстакаду на бетонный фундамент.

 

Темные свинцовые волны с серебристым отливом злобно бились о железо и камень.

 

И все же меня больше всего поразило многоцветье красок. Оранжевые краны, ярко-синие пакгаузы, светло-зеленые стойки и голубые пневмотранспортеры на них; солнечная желтизна распиленного дерева и щепы, пирамиды золотистых бочек.

 

Маргариту я нашел у блока подсобных помещений. Она сидела на корточках в теплом пуховом комбинезоне, в одной руке щиток с темными стеклами, в другой электрод. Искры сыпались буйными каскадами, в шов струился металл. Это был какой-то специальный держатель для приварки высоких и толстых ребер жесткости к балкам.

 

— Дай попробую, — взмолился я, подумав, что такая штука непременно понадобится на Марсе. Маргарита выключила аппарат, растолковала с улыбкой, что к чему, и передала мне шланг.