Туннель не шел прямо, а вилял и юлил, словно его рыл психопат. Всю дорогу открывались проходы в новые коридоры. Мне пришло в голову, что без Бижу я безнадежно заблужусь в этом подземном мире навсегда – крыса в бесконечном лабиринте. И тут, стоило мне подумать, что мрачное путешествие продлится вечно, коридор резко ухнул еще глубже, и вырезанные ступени повели зигзагом от площадки к площадке в неведомые пучины. Снизу донесся жуткий истошный вопль, и я понял, что мы наконец у цели.

Лестница вела в очередной круглый зал. На полу вместе с парами резиновых сапог были разбросаны многочисленные чемоданы, небольшие сумки и рюкзаки.

– Здесь мы переоблачаемся, – сказала Бижу. Отвернулась от меня, стягивая сапоги и расстегивая куртку.

Я тоже приступил к переодеванию и сунул кошелек в носок правого сапога. Меня подгонял сырой и промозглый воздух. На плечи я накинул красный плащ, сунул скатанную одежду в саквояж. На кожаном ремне, который я застегнул прямо на голой талии, был кинжал Крузмарка. У копчика спрятал 38-й, поправив, чтобы удобнее выхватывать правой рукой. С левого запястья повисла утяжеленная дубинка на плетеном темляке. Неизвестно, куда вырулит черная месса. Я и сам как-то раз съел еще бьющееся сердце человека и теперь не хотел зря рисковать с завывающей сворой собратьев-дьяволопоклонников.

Надев волчью маску и натянув капюшон красного плаща на макушку, я обернулся и обнаружил, что Бижу наблюдает за мной. На ней был леопардовый плащ и маска гепарда. Ее плащ, как и мой, целиком скрывал тело. То немногое, что я заметил, задело за живое. Кошачья маска и плащ совершенно преобразили Бижу. Она стала одновременно угрожающей и безликой – опасная комбинация. Я надеялся, мой волчий наряд внушал тот же таинственный страх. Не говоря ни слова, Бижу отвернулась, и я последовал из чертога для переоблачений за ней.

Мы прошли по короткому туннелю, который закончился зазубренным каменным выступом над огромной пещерой размером с баскетбольный корт. Несколько настенных факелов внизу отбрасывали зыбкий свет на собравшуюся паству – раза в три больше, чем на черной мессе в Нью-Йорке. Почему бы и нет? Сегодня Пасхальное воскресенье, самый священный день в церковном календаре. Люди были в масках и колыхающихся плащах. Некоторые носили черное – угрюмые вороны среди поля цветов. Передо мной предстали все оттенки радуги, а заодно тигровые полоски, змеиные узоры и яркое многоцветье попугаев. Зверинец масок воздавал должное дикому спектру царства животных: львы, медведи, крокодилы, ястребы, акулы, и все пыхтели и галдели, мешаясь в мерцающем свете. В тон примитивному животному хору слышались пронзительные вопли, время от времени разрывающие воздух. Я понял, что это не детский плач и не человеческий крик.

– Qu’est-ce que c’est? – спросил я Бижу.

– Un sacrifice plus fort pour la Pasque – un coq negre.

Могущественная жертва на Пасху – черный петух, ответила она мне, уже спускаясь по винтовой железной лестнице, прикрученной к каменной стене карьера на конце выступа. Это к лучшему: не придется наблюдать за убийством очередного невинного младенца, как в Нью-Йорке. Следуя за Бижу, я заметил краем глаза на противоположной стене большой перевернутый крест с шипами. Вокруг грубую поверхность скалы украшали гностические символы в буйстве, исступлении красной краски. Крест висел вверх ногами над массивным прямоугольным алтарем, выбитым прямо из камня. Возможно, он задумывался строительным блоком для собора, но остался недоделанным в карьере по причинам, затерянным во времени. Алтарь накрывала черная ткань, а по его периметру на земле мерцали десятки низких черных свечей. Неделю назад я узнал, что их варят из человеческого жира. Петуха я не видел.