«Эта девчонка потеряла голову, это несомненно! – думала фон Розен. – Я, пожалуй, зашла слишком далеко!» – досадливо продолжала она и тут же решила удалиться на время из города. Неприступной крепостью госпожи фон Розен, ее Mons Sacer, была небольшая лесная дача в прекрасной местности на некотором расстоянии от города, прозванная ею в минуту нахлынувшего на нее поэтического настроения Чары Сосен, но для всех остальных носившая просто название Клейнбрунн.

Туда помчалась теперь она в ожидавшем ее у подъезда дворца экипаже; помчалась с такой поспешностью, будто ее дача горела, на самом же деле горела почва у нее под ногами. При выезде из аллеи, ведущей от дворца в город, она столкнулась с экипажем Гондремарка, ехавшего во дворец, но сделала вид, что не видела его. Так как Клейнбрунн находился на расстоянии добрых семи миль от столицы, в глубине узкой лесной долинки, то графиня провела там ночь в полном неведении всего того, что происходило в это время в Миттвальдене. До нее не дошли даже слухи о народном восстании и о пожаре во дворце, потому что и само зарево пожара было скрыто от нее заслоняющими вид на город горами. Однако несмотря на тишину и уединение ее загородной дачи, несмотря на все окружающие ее здесь удобства, госпожа фон Розен плохо спала этой ночью. Ее серьезно тревожили и беспокоили возможные последствия так превосходно проведенного ею вечера, доставившего ей столько разнообразных переживаний и столько торжества. Она уже видела себя обреченной на весьма продолжительное пребывание в ее уединенном Клейнбрунне, в этой безлюдной пустыне, в этой лесной берлоге, и, кроме того, вынужденной на весьма длинную оборонительную переписку, прежде чем можно будет решиться снова показаться на глаза Гондремарку после всего того, что она в этот вечер натворила. Чтобы отвлечься от этих дум, она принялась рассматривать документы, относящиеся к покупке Речной фермы и отданные ей в качестве уплаты долга. Но и тут она нашла причину для некоторого огорчения или разочарования: в такое тревожное время она, в сущности, вовсе не была расположена к приобретению земельной собственности, и, кроме того, она была почти уверена, что Отто, этот великодушный мечтатель, заплатил за эту ферму много дороже того, что она действительно стоит, так что покупка эта была едва ли выгодной операцией. От этих рассуждений и мыслей, связанных с принцем, она естественно перешла к мыслям о нем и вспомнила об указе о его освобождении. При этом ей неудержимо захотелось воспользоваться им как можно скорее. Этот указ положительно жег ей пальцы.

Как бы то ни было, но на следующее утро элегантная и красивая наездница в щегольском верховом костюме и живописном сомбреро, широкополой мягкой шляпе, на чистокровном скакуне подскакала к воротам Фельзенбурга. Не то чтобы у графини было какое-нибудь определенное намерение, нет, но она просто, как всегда, последовала, с одной стороны, влечению своего сердца, а с другой – своим экстраординарным взглядам на жизнь. Вызванный полковник Гордон поспешил выйти к воротам и с рыцарской любезностью приветствовал всесильную графиню; она положительно была поражена и внутренне дивилась, каким старым казался днем этот галантный полковник; вчера вечером он представлялся ей много красивее и много моложе, но мадам фон Розен, конечно, не показала вида и не дала ему заметить своего разочарования.

– А, комендант! – воскликнула она с самой очаровательной улыбкой. – У меня есть весьма важные новости для вас!

И она многозначительно подмигнула ему.

– О мадам, оставьте мне только моих пленников, – сказал он. – И если бы вы пожелали присоединиться к нашему маленькому обществу, то, ей-богу, я ничего лучшего в жизни не желал бы!

– Ведь вы избаловали бы меня? Не правда ли? – спросила она.