Лицо полковника просияло в тот момент, когда он принял из рук принца исписанный им листок бумаги; поспешно насадив на нос свое пенсне, он тут же принялся читать эти стихи.

– А-а… Александрийский стих! Трагический размер, можно сказать! – воскликнул Гордон. – Поверьте, я буду хранить этот листок, как святыню; и ничего более ценного и более подходящего к данному случаю вы, ваше высочество, не могли подарить мне. «Dieux de l'immence plaine et des vartes forpts»[26 - Боги огромной равнины и просторных лесов (фр.).]. Ну разве это не прекрасно! – воскликнул он. – «Et du geolier lui-mpme apprendre des leoons»[27 - И от самого тюремщика получать уроки (фр.).]. Ей-богу, очень хорошо!

– Ну довольно, комендант! – крикнула графиня. – Вы успеете прочитать эти стихи, когда мы уедем, а теперь распорядитесь лучше, чтобы нам открыли ваши скрипучие ворота.

– Прошу извинить меня, – оправдывался полковник, – но для человека с моим характером и моими вкусами эти стихи, это милое упоминание так дороги, могу вас уверить… Позволите предложить вам эскорт?

– Нет-нет, не беспокойтесь, эскорта нам не надо, мы отправимся инкогнито, как и прибыли сюда. Мы едем вместе верхом. Принц возьмет лошадь моего грума, потому что другой здесь нет к его услугам. Все, чего мы желаем, господин полковник, это быстрота и секретность…

И она с плохо скрываемым нетерпением пошла вперед. Но Отто желал еще проститься с Готтхольдом, и комендант счел своим долгом следовать за ним, держа в одной руке листок со стихами, в другой – свое пенсне. Он все повторял вслух один за другим всякому, кто ему попадался навстречу, отдельные стихи, которые ему удавалось разобрать на ходу. И по мере того как труд его подвигался вперед, энтузиазм его возрастал, и наконец он воскликнул с видом человека, который открыл великий секрет:

– Даю слово! Эти стихи напоминают мне Робби Бёрнса![28 - Бернс Роберт (1759–1796) – шотландский поэт, автор песен, легенд и поэм, рисующих народный быт и душу народа. Его поэзия характеризуется глубочайшим чувством природы.] Но так как всему на свете когда-нибудь приходит конец, то и этому, столь досадному для графини промедлению тоже пришел конец, и принц Отто шел подле мадам фон Розен по горной дороге, довольно круто спускающейся вниз, а грум графини следовал за ними на некотором расстоянии, ведя в поводу обеих лошадей. Все кругом было залито ярким солнцем, птицы пели и щебетали, весело проносясь над ними, легкий ветерок нес прохладу и аромат лесов, и всюду было столько воздуха и света, такой простор, такой обширный вид во все стороны куда ни глянь. Тут и дремучий лес, и голые скалистые утесы с их острыми причудливыми башнями и минаретами, и шум горных потоков, стремящихся в долину, а там внизу, далеко, зеленая долина, сливающаяся на краю горизонта с лазурью неба.

Первое время они шли молча. Отто упивался сознанием свободы и красотами природы, к которым он всегда был очень чуток, и вместе с тем минутами он мысленно готовился к встрече и разговору с Гондремарком. Но когда они наконец обогнули первый крутой выступ горы, на которой стояла старая башня, и грозный Фельзенбург скрылся с глаз за этим выступом, госпожа фон Розен остановилась.