Я огляделся. В домике была одна‑единственная комната с камином. Посредине стоял большой стол. У стены довольно‑таки ветхая кровать, еще какая‑то жалкая мебель. Крыша протекала. Я изобразил на лице восхищение и уважительно кивнул.

– А, ерунда! Я же видела, насколько лучше станут люди жить в будущем!

– продолжала она. – Но теперь и я, по крайней мере, могла на улучшение нацелиться. В общем, стала я своего муженька еще у дверей паба по субботам поджидать, а потом тащилась следом за некоторыми его приятелями‑пропойцами. Они спьяну даже боялись меня и потом всякие истории рассказывали – будто им дух явился и призывал их к воздержанию! А я и правда выбирала того, кто уж совсем лыка не вязал, – такие ведь на следующее утро совсем почти ничего не помнят. И вот мне все чаще стало удаваться в разные времена заглянуть. Я все чаще эти свои памфлеты писала, шли они хорошо, я даже смогла ремонт в доме сделать, в порядок его привести – вот, полы настлала.

– А с мужем‑то что было? – спросил я.

– Ну, ему‑то не больно по душе были мои побои да затрещины, но денежки шли, и дом я уже выкупила. Это вроде как все и сравняло.

– В мое время ты известна как «матушка Шип‑тон».

Она кивнула:

– Так и есть. Матушка. Два раза у меня близнецы рождались. Когда мне было четырнадцать и потом, через два года, еще раз. Девочки мои уж все замужем. И мужья им хорошие попались. А сыновья – один‑то, Роб, кузнец, а второй, Дже‑ми, столяр‑краснодеревщик. У обоих тоже жены хорошие. Ох, когда так много говоришь, в горле‑то прямо пересыхает!..

Глория протянула ей фляжку, и мамаша Шип‑тон сделала несколько больших глотков.

– Что‑то ничего мужского у тебя в доме не видно – ни инструментов, ни одежды, – заметил я.

Она кивнула:

– Моего‑то Дикона нет, сбежал. Однажды в субботу. Небось духу не хватило дальше мои пророчества слушать. Ну а на следующий день его в реке нашли. Я‑то знала, что так и будет, только он на мои предостережения внимания не обращал. Я уж много раз после этого замуж выйти могла – дела‑то у меня тогда очень неплохо шли. Да только я ухажера‑то домой приведу, а сама возьму и поколочу его. Первые‑то колотушки самые полезные. Они завсегда мне об этом человеке узнать помогали. Ну и остальные тоже пользу приносили: видения вызывали.

– Как в тот раз, когда ты насчет меча и кота сказала?

– Да. Я знала, давно знала, что ты Охотник! И много опасностей от тебя будет!

– Какие, например?

– А вот это у нас, предсказателей, и есть самое слабое место. Никогда ведь до конца смысл пророчества не угадаешь – невозможно это… – Она глянула на чайник, который как раз начиналпосвистывать. – Я, например, видела, что ни один из моих обожателей так никаких особых высот и не достигнет, вот они у меня ничего, кроме колотушек, и не получали. Правда, были среди них и такие, кому мои колотушки даже нравиться начали. Так они сюда нарочно приходили, чтобы я их еще разок побила… Потом‑то я осторожнее стала, конечно. – Она улыбнулась. – Но с этими у нас и впрямь неплохо получалось, пока они не ослабли совсем и болеть не начали. Странные они все‑таки, мужчины эти…

– Потому что они из того же теста, что и женщины, – заметил я.

Она сперва непонимающе уставилась на меня. Потом хлопнула по колену и рассмеялась.

– Ну ты‑то знаешь, что говоришь, Охотник, – сказала она и взяла еще один марципан из протянутой ей Глорией открытой коробки. – М‑м‑м! Как вкусно‑то!

Я встал и заварил чай.