Наши взгляды встретились, но я не собирался отвечать. Ему было не дано понять, а если бы он смог, то не счел бы нужным вникать, какой неосознанный суеверный страх вызывал у меня этот зомби. Чувствовать, быть свидетелем его смерти, и в то же время наблюдать какое‑то подобие жизни…

– Кто такая Конни? – поинтересовался Рэндон.

Айкман недоуменно повернулся к нему.

– Кто? – переспросил он.

– Тремблей назвал какую‑то Конни в тот момент, когда… Де Монт делал инъекцию, – пояснил Рэндон. Хотя он остался недоволен моим отказом выполнить его приказание, но, тем не менее, не мог допустить, чтобы какой‑то чужак сделал меня мишенью для своих стрел. – Одна из тех, кого он убил?

Айкман покачал головой.

– Она была его сообщницей. – Его глаза снова уставились на меня. – И казнена, между прочим, во время предыдущего полета на Солитэр.

Я сжал зубы.

– Мистер Келси‑Рамос… с вашего позволения, можно уйти?

Несколько мгновений он изучающе смотрел на меня, затем кивнул.

– Да, конечно. Может быть, на обратном пути сумеете заняться этой проблемой…

Я дал понять, что принимаю это предложение к сведению, хотя и не стал возражать сейчас…

– Я буду в каюте, если понадоблюсь, – промолвил я на прощанье.

– Могли бы заглянуть в камеру будущего зомби, – добавил Айкман, когда я повернулся, чтобы уйти.

Я, помедлив, обернулся. И снова эта ненависть… Но на сей раз не только она. Что‑то очень напоминающее злорадство.

– В самом деле? – спросил я.

– Как хотите, – с наигранным безразличием произнес он. – Целиком на ваше усмотрение. – Продолжая разыгрывать равнодушие, он демонстративно повернулся ко мне спиной, делая вид что поглощен созерцанием Тремблея.

Мельком взглянув на Рэндона, я увидел в его глазах мое собственное замешательство и без звука покинул рубку.

Айкман, разумеется, затеял какую‑то игру. К сожалению, он понимал, что я об этом догадываюсь, а это означало, что его цель – заставить меня посетить другого заключенного на борту «Вожака», или же окончательно убедиться, что я совершенно не желаю показаться в этой камере.

Я не собирался участвовать в этой игре, навязанной им… С другой стороны, мой отказ означал, что я впредь буду поступать так, как считаю нужным я, а не он. И в таком случае… Незачем смотреть второго заключенного. Не хотелось еще раз видеть того, кто совершил преступление, за которое полагается смертная казнь. Не стоит рассыпаться в чувствах перед тем, до кого мне не было никакого дела и которому суждено умереть через какие‑нибудь две недели.

Но самаритянин, пришедший к нему, был тронут состраданием к нему при виде его…

В моей жизни случались моменты, – с горечью вспомнил я, – когда религиозный долг доставлял мне больше хлопот, чем того стоил. Вздохнув, я изменил направление и отправился к камере узника.

Камера – всего лишь отдельная каюта, специально подготовленная для этой цели, лишенная всего, что могло каким‑то образом облегчить возможность побега – дверь была оборудована замком, отпиравшимся только снаружи. По инструкции подле нее должен был находиться охранник. Но, пройдя дальше по коридору, я убедился, что это было никому не нужно. Сам Миха Куцко, фаворит и главный хранитель лорда Келси‑Рамоса, исполнял роль стража у дверей. Один из немногих на борту этого корабля, он видел во мне человека, а не какого‑то фанатика не от мира сего, при виде которого следовало шарахаться и забиваться в свою скорлупу, да поглубже.

При моём появлении на его лице появилось выражение искреннего дружелюбия, которое не исчезло даже тогда, когда он инстинктивно потянулся к игломету, закрепленному на бедре.