– Есть там снаружи хоть какая‑то жизнь?
Найдя кнопку дистанционного управления камерой наружного наблюдения, я включил панорамное обозрение.
– Гм… вон там над холмами собирается облако пыли. Вероятно, к нам кто‑то едет.
Она напряженно вглядывалась в экран, на котором появилась пара вездеходов, спускавшихся с вершины холма и направлявшихся прямо к нам.
– Комитет по торжественной встрече от халлоа? – невесело предположила Каландра.
– Все может быть. Но я не вижу в этих повозках ничего такого, что говорило бы о том, что это визит официальный. – Нажав на кнопку, я отстегнул ремни. – Давай‑ка подготовим корабль к следующему отрезку пути, потом выйдем и поздороваемся с ними.
Они терпеливо ждали, выйдя из своих машин, пока мы выберемся из «Крикета». Их было трое: двое мужчин и женщина. На первый взгляд, все трое поразили меня своими… прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что именно показалось мне необычным. Видя их стоящими возле своих древних вездеходов, одетых в аккуратную, но однообразно‑серую одежду, я не сразу понял, что они показались мне просто‑напросто совершенно естественными. В лицах и чувствах всех троих было что‑то такое, что излучало спокойствие. Нет, это не было той кратковременной умиротворенностью, разновидностью того покоя, который достигается при помощи таблеток и бутылок, и даже не тем настоящим умиротворением, которое большинству людей доступно пережить в редких случаях и очень ненадолго. Это было спокойствие более глубокое, устоявшееся, спокойствие, неотделимое от чувства собственного достоинства.
Это было тем спокойствием, которое мне иногда приходилось встречать у моих старых учителей‑Смотрителей, и ни у кого больше, куда бы меня не заносила судьба.
– Доброго вам дня, – с улыбкой поприветствовал нас человек, стоявший в центре этой маленькой группы, когда мы с Каландрой приблизились. – Добро пожаловать на Сполл.
– Благодарю вас, – кивнул я в ответ. По моим предположениям, ему было под пятьдесят – он выглядел вдвое старше своих спутников. У него была аккуратная бородка и специфические морщинки вокруг глаз, появляющиеся у людей, которые много трудятся на свежем воздухе и часто улыбаются. Его глаза изучали меня с проницательностью почти смотрительской, настолько восприимчивыми и заинтересованными они мне показались.
– Вы, наверное, халлоа? – обратился я к нему. – Вероятно, один из старейшин?
Его спутники восприняли мое предположение с неярко выраженным, но все же заметным недовольством.
– Я – пастырь Божественного Нимба, – тактично поправил он меня. – Он, в отличие от своих друзей, не выглядел оскорбленным моей прямолинейностью. – Термин «халлоа» содержит в себе презрительный оттенок, должен вам сказать, и он здесь не принят.
– Простите, – извинился я. – Нам никогда не приходилось слышать, чтобы вас называли по‑другому.
– Ах, вот оно что. Тогда вы, вероятно, прибыли сюда не для того, чтобы присоединиться к нам?
– Нет, боюсь, что нет, – я покачал головой. – У нас на Сполле очень важные и очень срочные дела… в выполнении которых, как мы надеялись, вы сможете нам помочь.
В его чувствах возобладала осторожность.
– А какие это дела? – мягко спросил он.
– Дела, касающиеся жизни и смерти, – прямо заявил я, в упор глядя на него. – И если мы потерпим неудачу, кто‑то обречён на гибель.
Его глаза продолжали буравить меня.
– Люди всегда умирали и будут умирать, – ответил он, и в его голосе послышались вызывающие нотки. – А смерть – всего лишь переход от этой жизни назад, к Богу. |