Дауд Абу-Салим надолго замолчал, и я не решался прервать его молчание. Я и так понимал, кем хочет стать отчаянный Эмрах и зачем ему это нужно. Ах, как я его понимал!..

    -  Я хочу, чтобы ты стал вторым, - наконец произнес эмир. - Хочу - и не могу приказать тебе. Но иначе при столкновении с Другими ты будешь… обречен.

    -  Я?! А почему - я?..

    -  Не перебивай меня! И выслушай до конца. Я допускаю, что Эмрах, побуждаемый местью за друга, действительно научится… - эмир все не мог произнести нужное слово. - И я даже допускаю, что он сумеет найти корень преступлений. Но я хочу, чтобы в этот момент рядом с ит-Башшаром был человек, способный не только на… опрометчивые поступки, но и на понимание. Иначе мы будем гасить огонь огнем. Тем более что у Эмраха наверняка найдутся последователи. Месть - болезнь заразная, вроде чумы…

    -  Да, заразная, - тихо согласился я. - Хуже чумы.

    -  Рано или поздно ты сам пришел бы к этому, - кивнул эмир. - Я лишь чуть-чуть подтолкнул тебя. Просто ты - один из немногих, способных устоять на грани. И… ты уже изменился. Разве ты не замечаешь?

    -  Замечаю, - хрипло проговорил я, не узнав собственного голоса, и откинул правый рукав халата, обнажая обрубок. - Но еще я замечаю и вот это… Не гожусь я теперь в герои. Один, без руки…

    -  Ты будешь не один. Поисками будут заниматься и другие, помимо Эмраха из Харзы и тебя. А высочайший фирман, обеспечивающий тебе содействие по всему эмирату - и кое-где вне его - я уже заготовил. Теперь что касается твоей руки…

    Эмир как-то странно посмотрел на меня.

    -  Есть человек, которой берется помочь тебе, - закончил он.

    Я почувствовал у себя за спиной какое-то движение и быстро обернулся.

    Передо мной стоял шут.

    Друдл Муздрый.

    Плотный коренастый человечек, похожий на пустынного тушканчика, если можно представить себе тушканчика с непоседливостью хорька, нахальством портовой крысы и многими другими сомнительными для тушканчика достоинствами. Восьмиугольная фирузская тюбетейка чудом держалась на его бритом лоснящемся затылке, а многочисленные пятна на куцем шерстяном халате-джуббе говорили об обильных обедах, сопровождавшихся не менее, а то и более обильными возлияниями.

    Крохотные глазки шута сверкали двумя черными маслинами, а между ними алела слива вздернутого носа; при этом луна его лица завершалась черной козлиной бородкой, немытой и нечесаной со дня сотворения мира.

    Или еще раньше.

    Таким стоял передо мной их шутейшество Друдл Муздрый, посмешище всего Кабира.

    Со своим дурацким тупым кинжалом за поясом. И вдобавок с детским маленьким ятаганом, который таскал в последнее время.

    -  Поговори с Высшим Чэном, Друдл, - спокойно заявил эмир. - А я не буду вам мешать.

    Дауд Абу-Салим неожиданно легко поднялся на ноги и беззвучно растворился в тенях.

    6

    Я выжидательно поглядел на шута. Друдл не обратил на мой взгляд ни малейшего внимания и поспешил плюхнуться на ту самую подушку, с которой только что поднялся эмир.

    В руках у шута неизвестно откуда оказалось блюдо с ореховой пахлавой, и он мгновенно набил сладостями свой рот, растянувшийся до ушей.

    По-моему, столько пахлавы не влезло бы и в седельный хурджин.

    -  Ты дурак, - Друдл для верности ткнул в меня толстым и липким пальцем.