– Что случилось после ареста Мак‑Гэррити и полицейских рейдов?

Ивонна медленно покачала головой:

– Просто не верится, какая я была законченная идиотка. Отец дал понять моему бойфренду, там, на Спрингфилд‑маунт, что я его дочь, и велел ему держаться от меня подальше. Стив, вот как его звали. Кошмарный самовлюбленный тип. Но красивый, как сейчас помню.

– Я тоже парочку таких встречала на своем веку, – заметила Энни.

Бэнкс глянул на нее так, словно хотел сказать: «Мы это еще обсудим».

– В общем, – продолжала Ивонна, – обычная история. Я думала, Стив меня любит, но он, узнав, что мой отец полицейский, мечтал поскорее от меня избавиться. Я была в отчаянии… Вот забавно, мне почему‑то лучше всего в той комнате запомнилась репродукция гравюры Гойи, она висела на стене. «Еl sueño de la razon produce monstruos» – «Сон разума рождает чудовищ». Та, на которой спящего окружают совы, летучие мыши и кошки. Я на нее часто глядела, помню, что она меня одновременно и пугала, и зачаровывала…

– Вы приходили туда потом, после рейда?

– Да. На следующий день. Стив даже смотреть на меня не хотел. Как и все остальные. Он разболтал, что я дочка фараона. – Она фыркнула. – Никто не пожелал делиться косяком с дочкой легавого.

– И как вы поступили?

– Мне было так больно! Я сбежала из дома. Забрала все деньги, какие могла, и поехала в Лондон. У меня там был один адресок. Хозяйку квартиры звали Лиззи, она как‑то раз останавливалась на Спрингфилд‑маунт. Она была очень милая, разрешила мне переночевать в спальном мешке у нее на полу. Но там было не очень чисто. У нее были мыши, и они пытались забраться ко мне в спальник, так что пришлось поплотнее обернуть его вокруг шеи и держать так, поэтому поспать мне не удалось. – Ивонну передернуло от омерзения. – И потом, там было даже больше странных людей, чем в Лидсе. Я была подавлена, начала пугаться собственной тени. Думаю, Лиззи я сильно достала, она даже сказала, что негативная энергия человека заражает и угнетает тех, кто его окружает… Я чувствовала себя такой потерянной, заблудившейся, как будто мне нигде нет места и никто меня не любит. Теперь я понимаю, что это была обычная подростковая тоска, но в то время…

– И что вы сделали?

– Вернулась домой. – Ивонна саркастически хмыкнула. – Через две недели. Таков был итог моего великого приключения.

– И как отреагировали ваши родители?

– С облегчением. И с гневом. Я же им не звонила, уехала и пропала. Это было жестоко с моей стороны. Сейчас я это понимаю… Если б моя дочь так поступила, я бы ей показала!.. Но такая уж я тогда была – печальная эгоистка. Поскольку отец был полицейский, он всегда предполагал худшее. Он так и видел, что я лежу где‑то мертвая. Позже он мне рассказал: сначала он был уверен, что мои приятели решили мне отомстить за то, что я их заложила. Думаю, это разрывало ему сердце. Но он не мог начать поиски по официальным каналам, потому что не хотел, чтобы про меня узнали. Он всегда так серьезно относился к своим обязанностям полицейского.

– Он не хотел, чтобы узнали – о чем?

– О том, что я была связана с этими хиппи.

– Как себя вел ваш отец во время расследования и процесса по делу Мак‑Гэррити?

– Он очень много работал, засиживался допоздна. Я это помню. И он был напряжен как струна. У него тогда начались боли в сердце, но к врачам он обращаться не стал. Мы с ним редко в те дни разговаривали, но, по‑моему, он все это делал ради меня. Он думал, что потерял дочь, и отыгрывался на Мак‑Гэррити и всех остальных, кто был вовлечен в дело. Да, то было не лучшее время для нашей семьи…

– Но не хуже, чем мыши в спальном мешке? – поинтересовалась Энни.