Проводив последнюю платформу благодарным взглядом, Моцарт побрел по разогретым шпалам, силясь угадать, на какой вокзал занесла его нелегкая. Вдалеке у крайнего полотна суетились рабочие в оранжевых жилетах, впереди справа желтели грязные пакгаузы, в тупике выстроились покалеченные электрички. Переступая через рельсы, он подумал, что эти бывшие электрички с разбитыми стеклами, вырванными сиденьями и аэрозольной похабщиной на стенах могли бы занять достойное место в русском павильоне какой‑нибудь парижской выставки, проводимой в рамках ООН.

На станции царил странный, совсем не столичный покой. Издалека вокзал ни на один из тех, что были знакомы Моцарту, не походил: не было таких маленьких вокзалов в Москве и таких больших – на полустанках. Настораживало отсутствие маневровых тепловозов, кранов и всего прочего, характерного для «товарных» и «сортировочных»; не было и пассажиров на перроне, вдоль которого тянулись кусты акации.

Какая‑то женщина в синем рабочем халате громыхала пустой тележкой.

– Не скажете, какая это станция? – Моцарт не узнал своего высохшего голоса.

Женщина посмотрела на него и испуганно посторонилась.

– Станция, говорю, какая?

– Савелово, чай… – огляделась она в поисках не то защиты, не то подтверждения, точно сама усомнилась в том, что это – Савелово.

– Как… Савелово? – растерянно улыбнулся Моцарт, приняв ее слова за шутку.

– Пить меньше надо!..

– А до Москвы отсюда далеко? Она засмеялась, осмелев:

– Кому как! Если электричкой – за два сорок доберешься.

– Сколько?.. – Вопрос потонул в возобновившемся лязге тележки.

«Савелово… Савелово… Это что же, Тверская губерния, получается?.. Как же я теперь?..» Он дошел до вокзала, недоверчиво посмотрел на вывеску: точно, Савелово!.. Значит, он проспал Москву или проклятый товарняк проследовал мимо, а то и в другом направлении?.. Где же его, черт подери, держали? Где это озеро, которое он переплывал? Рельсы, параллельно – шоссе, луг, лес… Из всего этого ландшафта ровным счетом ничего не следует: глубокая ночь, страх, единственная цель, подчинившая разум, – убежать от преследования – полностью сгладили ориентиры. Была еще звезда… какая звезда?.. большая и желтая.

Он вошел в вокзал. Несколько пассажиров синхронно повернули к нему головы – так и хотелось поздороваться со всеми. Не понимая, чем может вызвать к себе такой интерес пусть даже и босой человек, он подошел к расписанию. Последняя электричка отправлялась в девятнадцать пятьдесят две.

Часы на стене, очевидно, стояли: не могло же сейчас быть пятнадцать минут четвертого!

– Не подскажете, который час? – обратился он к пожилому, крестьянского вида мужчине, стоявшему у окна.

– Пятнадцать минут четвертого, – ответил тот, глядя на Моцарта с удивлением и испугом.

Значит, все верно… до электрички четыре с половиной часа. Но что же делать? Где взять денег на билет или хотя бы на звонок в Москву? Обратиться в милицию?.. У него нет с собой никаких документов. Рассказать все по порядку – как кто‑то ворвался в квартиру, как его заставили делать кому‑то операцию, потом куда‑то увезли, где‑то держали двое суток?.. Бред свинячий! Кто в это поверит? Арестуют и продержат в каталажке до морковкиного заговения… И правильно сделают!

Он вышел в город, хотя никаких признаков города, собственно, не увидел: на маленькой асфальтированной площади разворачивался пыльный «икарус»; несколько разбросанных киосков, магазин, кафе‑стекляшка, пьяница, отдыхающий у пустой пивной бочки на асфальте, едва ли могли быть визитной карточкой Савелова. Совершать же экскурсию босиком не хотелось.