Контролеры появились перед самым Дмитровой. Они шли навстречу друг другу из противоположных концов вагона, пощелкивая компостерами. Моцарт решил притвориться спящим – авось, не станут будить? Но мерзкий тип в железнодорожной фуражке и футболке тряхнул его за плечо:

– Билетики предъявляем, гражданин!

– Нет у меня билета, – «продрав глаза», сообщил Моцарт упавшим голосом.

– Тогда платите штраф.

– И денег тоже нет.

– Предъявите документы.

– А вы что, милиция, чтоб документы спрашивать?

– Ты смотри! Он еще и законы знает? Ладно. Пойдем тогда в милицию, раз ты сам о ней вспомнил.

В законе по поводу обращения на «вы», понятно, ничего сказано не было, а мораль, как известно, вещь неосязаемая. Моцарт живо смекнул, что прийти в московскую милицию самому и быть доставленному в линейное отделение дмитровского вокзала за безбилетный проезд – вещи суть разные, поэтому на обострение не пошел, а покорно проследовал в тамбур.

Но то ли внешний вид его не обещал наживы, до которой падки контролеры всех мастей, в том числе и железнодорожные (иначе кто бы шел туда работать?), то ли готовность «зайца» следовать в любом направлении не оправдала расчетов на скандал скуки ради, они высадили бродягу в Дмитрове, крикнув напоследок: «Ты где ботинки‑то пропил, ханурик?» – и этим решили ограничиться.

«Дать бы тебе, чтоб знал!» – ответно сверкнул Моцарт глазами, но, вспомнив о своем бесправном положении, сдержался.

Неожиданный выход подсказала вывеска с красным крестом.

Войдя в провонявший йодом и креазотом вокзальный здравпункт, он попросил разрешения позвонить в Москву.

– Телефон‑автомат в здании вокзала, – окинула его презрительным взглядом пожилая медсестра в очках.

– Послушай, сестричка, я – ваш коллега, – вежливо обратился к ней Моцарт. – Я врач из Москвы, меня зовут Пер‑шин Владимир Дмитриевич. Работаю в четырнадцатой больнице в хирургическом отделении. Я попал в неприятную историю. Меня ударили по голове, разули и забрали все – деньги, удостоверение, пиджак… понимаете?.. Я могу дать вам телефон больницы, там подтвердят, что я – Першин…

– Как это они подтвердят? – резонно усомнилась медсестра, но лед, похоже, начал таять: – Почему вы не обратились в милицию?

Моцарт нашелся не сразу. Как объяснить ей, что именно это он и собирался сделать, но в Москве, а не в Дмитрове, и заявить не о вымышленном ограблении, а обо всем, что ему и самому казалось теперь неправдоподобным?..

– А вы верите, что они будут искать какие‑то четырнадцать тысяч рублей или выдадут мне казенные туфли?.. Пожалуйста, разрешите мне позвонить. Я займу ровно одну минуту… нет, тридцать секунд, не больше, обещаю вам!

Не столько профессиональная солидарность, сколько заискивающий тон и очевидная трезвость просителя возымели действие.

– Звоните, – заговорщицки покосившись на входную дверь, придвинула к нему телефон сестра. – Только быстро!

Моцарт набрал номер, с замиранием сердца стал пережидать гудки. Теперь все зависело от того, кто возьмет трубку: если Сухоруков – пиши пропало. Но трубку взяла Констанца. Кажется, это было единственным подарком судьбы за последнее время, не считая того, что его не застрелили, он не утонул в болоте и не попал под поезд.

– Алло!..

– Вера, это я…

– Кто?

– Я, Владимир.

– Боже! Ты где?

– Потом, потом… Слушай меня внимательно. Раздобудь мне туфли и носки, садись в ближайшую электричку и поезжай в Дмитров. Я встречу тебя здесь на перроне.