– Блестящий вариант! – от души веселился Малышевский. – Никаких взаимных претензий, полная свобода! И цена, и условия – да это же по современным меркам дармовщина, голубчик! При полной гарантии надежности – я Луизу знаю. Тебе, конечно, решать, но одно могу сказать точно: локти кусать будешь, если откажешься. Другого такого варианта не представится.

Моцарт решился. В Австрии он был обречен на одиночество, возврат в провинцию для него был равносилен самоубийству, другого же способа зацепиться за Москву, похоже, не существовало.

Со стороны жениха свидетелем был Андрей Малышевский, который вскоре исчез, пойдя по не пройденному Моцартом пути, – отправился в составе ооновского русбата в Белград с самой что ни есть миротворческой миссией: рвануть деньжат перед скорой отставкой.

Добровольное вступление в брак невесты засвидетельствовала женщина, которую Моцарт никогда впоследствии не видел, да и фамилию ее, услышанную краем уха во время церемонии, теперь уже забыл. Свадебное пиршество брачным контрактом не предусматривалось.

Луиза Ивановна Градиевская Першиной стать не пожелала. Несколько раз они встречались. Однажды он имел неосторожность явиться по месту своей новой прописки с букетом орхидей, но был встречен таким ледяным взглядом супруги, что тут же пожалел об этом визите. В другой раз она сама обратилась с просьбой посмотреть мужа приятельницы с подозрением на злокачественную опухоль. Моцарт взялся за операцию, провел ее с блеском под си‑бемоль‑мажорную сонату, и, пока прооперированный находился под ее наблюдением, она наведывалась дважды, не давая во время коротких бесед ни малейшего повода думать, что лед тронулся и их фиктивный брак может со временем обернуться браком по любви. Моцарт к тому времени уже усомнился в ее способности испытывать какие бы то ни было чувства. «Так даже лучше», – раз и навсегда решил он, поименовав свой брак удачной сделкой.

Верность ли мужу‑бизнесмену – не то убитому из ружья рэкетирами, не то попавшему в аварию – хранила Алоизия, была ли влюблена в кого‑то третьего, но высокомерие гранд‑дамы не помешало ей распорядиться своей свободой не самым благородным и законным образом: пять тысяч в год за штамп в паспорте стали неплохим источником дохода для вдовы.

К назначенному часу он явился в банк на Вавилова.

– Вы принесли деньги? – встретила его законная супруга вопросом, заменившим приветствие. На ней было сиреневое платье с высокой талией и глубоким декольте, изрядно ее старившее; с тех пор, как они не виделись, она изменила прическу, сквозь грим на ее лице проступило несколько новых морщин. – Что вы на меня так смотрите?

– Имею я право раз в полгода посмотреть на свою жену? – огрызнулся Моцарт. – Хотя бы как врач.

– Ну и как вы меня находите… как врач?

– У вас усталый вид. Неприятности?

– Нет. А у вас?

– У меня их не может быть в принципе. Я потенциально счастливый человек! – протянул он ей конверт.

Больше она ни о чем не говорила, словно опасалась, что лишнее сказанное слово повлечет за собою приглашение на ужин.

«Никакая она, конечно, не Алоизия, – думал Моцарт, глядя на то, как супруга пересчитывает деньги у стойки, – а всего лишь Луиза. Созвучие имен вовсе не дает права на столь благородную параллель».

Пожилая женщина‑кассир с любопытством поглядывала то на него, то на нее, словно пыталась угадать, кем они приходятся друг другу, или определить характер сделки.

Выйдя из офиса, он все же предпринял еще одну нерешительную попытку сближения:

– Не поужинать ли нам вместе? Как‑никак завершился второй этап наших отношений. Неужели я снова увижу вас только через год?

Она остановилась, не дойдя нескольких шагов до своего «пежо», поискала в сумочке ключи.