Моцарт уселся в вертящееся кресло напротив и с загадочной улыбкой на устах смотрел на Веру, откровенно любуясь ею. Каждая минута общения с молодой избранницей открывала в ней что‑то новое, чего он раньше вообще не замечал в женщинах, потому что все его женщины до Веры были из другого времени. И такой вот, как сейчас – немножко заполошенной из‑за горящего материала, деловой, в больших очках, с напускной строгостью учительницы, призывающей вдвое старшего любовника к серьезности, – он видел ее впервые; в компаниях и застольях, не говоря о постели, Вера была другой, там он чувствовал себя излишне опытным и не к месту мудрым, и ему – в силу натуры творческой, увлекающейся – хотелось хоть иногда побыть ведомым, доверить ей бразды правления в никак не организованном быту и любви.

– Видишь, у меня появился покровитель в криминальных кругах, – закурил Моцарт, на американский манер водрузив ноги на стол. – Теперь я могу пугать своих обидчиков графским патронажем.

– И из чего это следует? – отложила Вера лист и, бросив беспокойный взгляд на часы, продолжила работу.

– А тебе ни о чем не говорит его послание?

– Володя, полчаса! Включи кофеварку и полистай газеты. Меня после бессонной ночи всех похождений совершенно не хватает на твои ребусы.

Она была здесь, с ним, и одновременно ее не было нигде, разве только в ее репортаже, и мешать ей действительно не стоило, потому что переключиться она все равно не могла ни на какие другие проблемы, будь они хоть втрое важнее. Он подавил в себе минутный соблазн вот здесь, прямо сейчас, пока его Констанца озарена работой и еще не превратилась в безалаберную капризную девчонку, что происходило с нею всякий раз, как только она вставала из‑за рабочего стола, предложить ей собрать вещи и навсегда поселиться у него.

Заполнив кофеварку водой, он включил ее в розетку и забрал с Вериного стола лист бумаги, на котором было написано графское послание.

Он оказался… чистым с обеих сторон.

– Извини, – обратился Моцарт к Вере, – а где это… письмо?

Она закончила предложение, перечитала.

– Господи, да какое письмо‑то? Что ты все говоришь загадками? – на сей раз тон ее окрасился нескрываемым раздражением.

– Письмо, которое я тебе сейчас давал?

– Если ты этот листок называешь письмом, то он у тебя в руках.

Посмотрев на просвет, он убедился, что это тот самый лист – голубоватый, с водяными знаками, но текст… текст, написанный каллиграфом или, быть может, набранный на компьютере особым шрифтом, исчез. Позабыв о Вере, Моцарт приложил бумагу к оконному стеклу, но все попытки разглядеть следы черных чернил или перьевых царапин были тщетными. Ощутив на себе пристальный взгляд, он оглянулся.

– Володя, что‑нибудь случилось?

Сейчас ему вовсе не хотелось ее вмешательства.

– Ничего, работай. Кофе где?

– В шкафу. Ты не заболел?

– Нет. Я просто пошутил.

– Ну и глупо, – пожала она плечами и отвернулась к экрану.

Засыпая кофе в резервуар, Моцарт обнаружил, что пальцы его – сильные и ловкие пальцы хирурга – дрожат и не слушаются, и ложечка звенит о край жестяной банки.

Первой была мысль о подмене листа. Но кто, когда и где мог это сделать? Когда он мыл полы на кухне или принимал ванну? Значит, у них есть ключ и теперь они могут входить в его жилище, когда им заблагорассудится?.. Но для этого нужно было знать, что хозяина в комнате нет, а значит, в квартире все‑таки установлено какое‑то устройство?.. Зачем понадобились манипуляции с письмом? Шутка? Запугивание? Просто игра на нервах, издевательство?.