Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Рождение ДестроераДестроер – 1
Глава первая
Все прекрасно понимали, почему Римо Уильямс должен умереть. Близким друзьям начальник ньюаркской полиции признавался, что Уильямс – просто кость, которую кинули борцам за гражданские права. – Где это видано, чтобы полицейского отправляли на электрический стул? Да еще из за кого? Из за какого то торгаша наркотиками? Ладно, отстраните парня от службы. Ну выгоните в крайнем случае. Но стул?! Если бы этот тип не был черным, Уильямса не засудили бы. Журналистам начальник полиции заявил: – Это трагическое недоразумение. Уильямс всегда был у нас на хорошем счету. Газетчиков на мякине не проведешь. Они то знали, почему Уильямс должен умереть: он – просто псих. Да разве можно такого снова выпускать на улицу? Да как он вообще попал в полицию? Избил этого беднягу до полусмерти и бросал помирать. Только вот жетончик то обронил, и ну вопить: все подстроено, это провокация! Хочет, чтобы его оправдали. Идиот! Адвокат Уильямса тоже мог совершенно точно объяснить любому, почему его подзащитный проиграл процесс: чертов жетон. Никак не удавалось обойти эту улику. Вообще Уильямсу не надо было отрицать, что он избил этого типа. Но в любом случае судья не прав: электрический стул – это, знаете… У судьи по поводу приговора сомнений не было с самого начала. Какие, в самом деле, могут быть сомнения – приказы не обсуждаются. Судья не знал, почему он получил такой приказ: в определенных кругах задавать вопросы не принято. Лишь один человек представления не имел, отчего это приговор был столь скор и суров. Но раздумывать на эту тему ему оставалось совсем недолго: до 23.35. В 23.36 уже будет все равно. Садя на койке в камере, Римо Уильямс курил одну сигарету за другой. Каштановые волосы на висках выбриты: сюда охранники приладят электроды. Серые брюки – такие у всех заключенных в здешней тюрьме – разрезаны снизу почти до колен: на лодыжках тоже закрепят электроды. Чистые белые носки. На них кое где следы сигаретного пепла. Пепельницей Римо перестал пользоваться еще вчера. Он просто бросал окурок прямо на выкрашенный серой краской пол и смотрел как он дымится. Время от времени охранники отпирали решетчатую дверь. Кто нибудь из заключенных выметал окурки, а Римо выводили из камеры в окружении охранников. Когда его возвращали на место, он не мог обнаружить даже следов того, что он, Римо, здесь курил, а на полу умирали окурки. Никаких следов не оставит он здесь, в этой камере смертников. Железная койка не окрашена, даже инициалов не нацарапаешь. Можно разорвать матрац, но его заменят другим. Были бы шнурки… Привязать что нибудь куда нибудь. Но шнурков нет. Висящую над головой единственную в камере лампочку не разобьешь, она упрятана в плафон со стальной сеткой. Можно разбить пепельницу. Но не хочется. Можно нацарапать что нибудь на белой эмалированной поверхности умывальника без горячей воды и затычки. Но что нацарапать? Полезный совет? Что нибудь на память? Кому? Зачем? О чем рассказать напоследок? Может, о том, как делаешь свое дело, работаешь, тебя даже повышают по службе, а потом в твое дежурство в плохо освещенном проулке находят убитого уличного барыгу с твоим жетоном в руке? Медали за такое не дают… Никто не верит, что все подстроено, и в результате тебя ждет электрический стул. И в камере смертников оказываешься ты сам, а не все эти урки, громилы, убийцы, барыги – мразь, паразитирующая на теле общества, вся эта сволочь, которую ты честно пытался сюда отправить. А общество, те самые хорошие и добрые люди, ради которых ты горбатился и не раз рисковал шкурой, в своем величии обращают на тебя царственный гнев. Что тебе остается, когда вдруг выясняется, что посылать на электрический стул все таки можно, да только судьи почему то приговаривают не хищников, а тех, кто старался хоть как то защитить слабого! На умывальнике обо всем этом не напишешь. |
