|
Жак ее не любит. Как это все грустно. Вы не сварите нам по чашке шоколада, мама Донзер? Сесиль прилегла, я ей отнесу. Мадам Донзер достала из шкафа шоколад. — Мне вовсе не хотелось, чтобы Сесиль вышла замуж за рабочего, — говорила она, приготовляя шоколад, — мне, так же как и тебе, Жак не нравился. Но я бы уж лучше терпела Жака... Только бы не видеть, как все начинается сызнова. Все эти обручения Сесили похожи на выкидыши... Ведь ей уже скоро двадцать три года, время идет, незаметно, но идет. Придумай что-нибудь, Мартина... Она такая послушная, такая ласковая девочка, но она меня с ума сведет! Мадам Донзер на лету поймала очки, которые запотели и соскользнули с ее маленького носика, притаившегося меж круглых щек. Мартина взяла лежавшие на столе ножницы и стала подрезать кожицу на мизинце. Она сказала, не поднимая глаз: — Сесили слишком хорошо живется с вами... Ей надо человека, который будет заботиться о ней по-отечески и на руках отнесет ее в приготовленное ей гнездышко. Тогда, может быть, она и решится. Это происходило в понедельник — свободный день для членов семьи. Перед обедом они все вместе пошли в кино, как раньше, до встречи с Даниелем, до ссоры с Жаком, когда царило полное спокойствие. — Торопитесь, милые дамы... Лысина мсье Жоржа блестела, белье на нем было белоснежное, будто его отсылали крахмалить в Лондон, он проверил, всюду ли погашен свет и взяты ли с собой ключи. В кинотеатре было пусто, фильм шел неважный. Но все равно эта приукрашенная жизнь отвлекает от мрачных мыслей. «Я так смеялась», — сказала Сесиль на обратном пути, и все обрадовались тому, что она смеялась. Дома их ждал накрытый стол: мадам Донзер всегда все приготавливала перед уходом — так приятнее возвращаться. На обед был слоеный пирог. Сесиль любила слоеный пирог, у нее появился аппетит. Она помрачнела только когда Мартине позвонил по телефону Даниель — а ей уже никто теперь не позвонит. Пришло время ложиться спать... Сесиль лежала на спине, с зачесанными назад волосами, лицо у нее было намазано кремом — и она старалась не запачкать наволочку. Мартина вернулась из ванной — ее очередь принимать ванну была по-прежнему вечером — и надевала ночную рубашку. — Я вот о чем думала, пока принимала ванну, — сказала Мартина, скользнув под одеяло и приглушив радио, — ведь когда я уеду, твой муж сможет спать здесь... Таким образом, ничего не изменится. — А дети? — Какие дети? Ты уже беспокоишься о детях! Просто умора! И ты ведь прекрасно знаешь, что стоит только тебе поманить пальцем Жака, и он прибежит. — О нет! С Жаком все покончено. Я ему никогда не прощу. И потом, мама не любит Жака, он совсем не подходит к нашему дому. Жак только и способен, что прийти вовремя — привык на заводе, — но во всем остальном... Наследит грязными ножищами на ковре, начнет разгуливать полуголый, говорить громким голосом и употреблять такие выражения... По радио он слушает только последние известия, все передачи, в любое время. — Ну что ж... обойдемся без Жака. Мартина повернула рычажок, и радио зазвучало громче. Через некоторое время она опять его приглушила. |
