|
.. А очень многое и не так уж красиво и не так уж расчудесно замариновано. А все эти Мадонны, - продолжал пинать поверженного мистера Парэма сэр Басси, - они по доброй воле их рисовали или их заставляли? Да кому это понравится женщина, когда она вот этак восседает на троне? - Маринованные! - Мистер Парэм был вне себя - О нет! Тут сэр Басси весь обратился в слух, опустил уголок рта и повернул голову, чтобы лучше слышать мистера Парэма. Мистер Парэм пошарил рукой в воздухе и наконец поймал нужное слово. - Избранные. Он секунду помолчал. - Избранные и запечатленные, - уточнил он. - Художники всматривались в мир, всматривались всем своим существом. Всем талантом. Они рождены, чтобы видеть. И они старались... и, я думаю, с успехом... закрепить самые сильные свои впечатления ради нас с вами. Для них Мадонна часто была... обычно была... лишь предлогом... Рот сэра Басси принял свое более привычное положение, и он с известным уважением снова поглядел на картины. Нельзя не поглядеть на них еще раз, услыхав такой довод. Он смотрел испытующе, но недолго. - Вот эта штука... - начал он, возвращаясь к картине, с которой начался разговор. - "Крещение" Франчески, - благоговейно прошептал мистер Парэм. - По-моему, не такое уж это все избранное, просто собрано с бору по сосенке. Взял да нарисовал все, что ему нравилось. Фон приятный, но это только потому, что напоминает разные знакомые вещи. Нет, я не собираюсь падать перед этой картиной на колени и молиться на нее. Да почти все... - он, кажется, шел в виду всю Национальную галерею, - картины как картины. - Не могу с вами согласиться, - возразил мистер Парэм. - Никак не могу. Он заговорил о полутонах Филиппе Липпи, об окрыленности, изяществе, классической красоте Боттичелли; говорил о богатстве красок Леонардо, о его совершенном знании человеческого тела, о виртуозном мастерстве и в заключение - о бесконечной величавости его Мадонны в гроте. - Как таинственно это тишайшее, осененное тенью женское лицо, сколько кроткой мудрости в сосредоточенном взоре ангела! - воскликнул мистер Парэм. - Картины как картины! Да ведь это откровение! - Поди ты, - сказал сэр Басси, склонив голову набок. Мистер Парэм вел его от картины к картине, точно упрямого ребенка. - Я не говорю, что это плохо, - повторял сэр Басси, - и не говорю, что это скучно, но я никак не пойму, почему это надо так превозносить. Это напоминает разные вещи, но вещи-то принадлежат нам. Вообще говоря, - и он снова окинул взглядом зал, - я не спорю, это ловко, тонко сработано, но, хоть убейте, не вижу, что тут божественного. Потом сделал довольно неуклюжую уступку культуре. - Конечно, глаза постепенно привыкают, - сказал он. - Вроде как в темноте в кино. Однако было бы утомительно пересказывать все его дикарские замечания о прекрасных полотнах, ставших самым драгоценным нашим наследием. Он сказал, что Рафаэль "уж больно жеманный", Эль Греко его возмутил. - Византийская пышность, - повторил он слова мистера Парэма. - Да это все равно что отражение в кривом зеркале. Но при виде тинтореттовского "Начала Млечного Пути" он чуть не захлопал в ладоши. |
