Маккиннон вышел с капитаном из палаты и вернулся с ним вновь буквально минуты через две. После того как она уложила капитана в постель, Маргарет Моррисон заметила:

– Это была самая короткая конференция в истории.

– Мы – люди немногословные.

– И это единственное коммюнике, которое мне предоставят?

– Здесь задействована высокая дипломатия. Должна соблюдаться тайна.

Когда он входил в палату В, его остановила Джанет Магнуссон.

– Что всё это значит? Я имею в виду ваш разговор с капитаном Боуэном.

– Я не имел бы возможности переговорить с капитаном с глазу на глаз, если бы обязан был отчитываться перед больными палаты В. Я нахожусь под клятвой молчания.

В палату вошла Маргарет Моррисон. Она перевела взгляд с боцмана на сиделку, а затем сказала:

– Ну что, Джанет, с вами он был более откровенен, чем со мной?

– Откровенен? Заявил, что дал клятву молчать. Свою собственную клятву, я в этом не сомневаюсь.

– В этом сомнения быть не может. Что вы делали с капитаном?

– Делал? Я ничего не делал.

– Тогда что говорили. Как только он пришёл, его настроение изменилось. Он кажется бодрым и довольным.

– Довольным? Как вы можете такое говорить? У него же бинтами закрыто всё лицо.

– Об этом говорит многое. Он всё время сидит в постели, время от времени потирает руки, а дважды даже сказал «ага».

– Меня это не удивляет. Нужно обладать специальным талантом, чтобы понять сердце и настроение больных и людей в состоянии депрессии. Это особый дар. Некоторые из нас им обладают. – Он по очереди посмотрел на каждую из девушек. – А некоторые – нет.

Он вышел из палаты, а девушки уставились друг на друга.

В два часа ночи боцмана разбудил Трент.

– Луна вышла, боцман.

Маккиннон выглянул с левого борта мостика. Луна действительно вышла – на три четверти, – и была необыкновенно яркой. По крайней мере, такой она ему показалась. Небо – ясное, видимость – чуть ли не идеальная. Он даже умудрился разглядеть линию горизонта, а раз так, то любая подводная лодка могла их заметить на расстоянии в десять миль, в особенности если силуэт «Сан‑Андреаса» вырисовывался на фоне луны. Маккиннон почувствовал себя обнажённым и совершенно беззащитным. Он спустился вниз, разбудил Керрана, приказал встать ему вперёдсмотрящим по правому борту мостика, разыскал Нейсбая, попросил его проверить фалы на шлюпбалках моторных спасательных шлюпок, чтобы они были очищены ото льда и свободно спускались, затем вернулся к левому борту, где в течение нескольких минут обозревал в бинокль линию горизонта. Но море между «Сан‑Андреасом» и горизонтом было пустым.

«Сан‑Андреас» представлял собою удивительное зрелище: полностью покрытый инеем и снегом, блестящий, сияющий и сверкающий в лучах яркого лунного света. Деррик‑краны на носовой и кормовой частях напоминали огромные сияющие рождественские елки, а якорные цепи превратились в толстые крученые нити из мягчайшей шерсти. Это был странный, загадочный мир, полный притягательных тайн, но стоило подумать о смертельной опасности, притаившейся в окружающих водах, как очарование таинственности и красоты исчезало.

Прошёл час. Всё по‑прежнему было спокойно. Прошёл ещё один час, и ничего неожиданного не случилось. Маккиннон не мог даже поверить, что судьба преподнесла ему подарок. Третий, такой же спокойный час был на исходе, когда облака закрыли луну и вновь пошёл снег. Всё возвращалось на круги своя. Приказав Фергюсону разбудить его, как только прекратится снег, боцман отправился вниз, чтобы немного поспать.