|
Вот приезжий гражданин меня даже в товарищи не зачислил. Ну, это и правда, гусь свинье не товарищ! Конечно, каждому из нас жить можно и без храма. А куда деваться? Заставят, и будем жить. В тридцать первом нас за то, что швейную машинку в семье имели, в кулаки зачислили. Вот такие, как этот приезжий, и сопровождали нас до Нарыма. Сейчас ему по силам и бога арестовать, не то, что Петьку Колпакова. Но скажу я вам, что без веры мы бы на высылке не выдюжили. И там, и на фронте вера меня всегда спасла.
Колпаков повернулся к Размахову и ткнул в его сторону пальцем. — Молю, чтобы дожил ты до прозрения, чтобы спала с тебя темнота, и ты, и род твой от стыда горели во веки вечные! Прости меня, господи… Размахов тяжело смотрел вслед уходившему из мастерской мужику, и лицо его приобрело синюшный оттенок. Но он всё-таки справился с удушьем и спокойно, взвешивая каждое слово, проговорил: — Мы, коммунисты, пуль не боялись, а проклятьем нас и подавно не запугаешь. Нам, товарищи, с Колпаковым всё ясно. Это человек озлобленный, и с такими у нас разговор короток. Есть ли желающие присоединиться к Колпакову? Люди молчали. Они стояли, не поднимая глаз, каждому из них было тягостно от страха и стыда. Кидяев почувствовал колебание в настроении людей и сказал строгим голосом, обращаясь к председателю колхоза: — Странно, что вы не слышите справедливых претензий механизаторов! Нет мыла, нет обтирочного материала! Мастерская находится в аварийном состоянии, а такое добротное строение, как церковь, отдано под сборище несознательных людей… Да, хочу вас порадовать, товарищи! У вас решено открыть зубоврачебный кабинет. В этой пятилетке проложим от вас до райцентра асфальтированную дорогу. Так что, хоть боком катись до райцентра. А мастерскую в церковь переведём, начальника на клиросе посадим, пусть оттуда руководит. В толпе захихикали: начальник мастерской был необъятно толст и вряд ли бы поднялся на клирос. — Так, — подытожил председатель сельсовета. — Ставлю вопрос на голосование. Кто за? На этот раз недружно, но проголосовали. Единогласно проголосовали, как и положено в здоровом трудовом коллективе. Оформили протокол в сельсовете. Председатель колхоза, кося глазами в угол, пригласил гостей отобедать. — Успеется, — остановил его Размахов. — Надо церковь осмотреть. Как там уместится мастерская? — Стоит ли? — осторожно спросил Кидяев. — Там нежелательные эксцессы могут быть. Старухи здесь отчаянные, могут нагрубить. — Да? — Размахов задумался. — Ладно. Чувства верующих нужно беречь. В колхозной столовой была оборудована боковушка — комната для гостей, с мягкой мебелью и длинным полированным столом. Пока накрывали на стол, председатель колхоза занимал гостей разговорами. — Первый раз церковь закрывали в тридцать втором году, как раз мне четырнадцать стукнуло. Вот и пришёл приказ — закрыть церковь. Приехал милиционер, увёз попа, а мы, комсомольцы, пошли церковь зорить. Народ в рёв, а мы иконы в кучу на пол и костёр устроили. Колокол вниз ухнули. Потом ещё о нас заметка была в областной газете. — Раньше многое было проще, — значительно сказал Размахов. — Этот, Колпаков, из раскулаченных, значит. Знавал я таких в Сибири. Думал, всех вывезли, ан нет. Чуть почуют слабинку, и сразу змеиные жала выпускают. Раньше мы больше на классовое чутьё ориентировались, а сейчас поди разберись, кто ровно дышит, а кто зло посапывает да поскрипывает зубёнками… Официантка принесла на подносе тарелки с едой. — Оставь, мы сами, — велел председатель колхоза. Пока гости разбирали тарелки и вилки, он нырнул под стол и выволок ящик с водкой. |
