Антон и Листопад обреченно переглянулись.

А уж когда через полчаса послышалось гиканье, и из-за поворота вынырнул велосипед, даже бабу Груню проняло — почуяла наконец недоброе.

Руль велосипеда оказался свободен, а сам велосипедист жал на педали, расставив в стороны руки, оттягиваемые распертыми от вина авоськами. Из-за пазухи кокетливо высовывалась еще одна сургучная головка.

— Кажется, незабвенный "Солнцедар", — определил Антон.

— Штук пятнадцать, пожалуй, — на глазок прикинул Листопад. — Ну, эквилибрист! Чего он орет?

- Помощи просит.

В самом деле сейчас без руля Вадичка находился в положении истребителя — камикадзе на самолете, не рассчитанном на посадку. Велосипед стремительно пикировал прямо на дощатую, ощетинившуюся ржавыми гвоздями кучу.

— Ловите, ловите меня! — истошно кричал Вадичка.

Раздумывать было некогда. Листопад с Антоном забежали с двух сторон и рванули рядом, стараясь перехватить спиртное.

— Не вино! Меня, меня держите! — понятливый Вадичка крепко вцепился в авоськи.

А вот и нет, — спасают-то главное. Антон и Листопад одновременно вырвали авоськи, Вадичкины руки освободились, но времени перехватить руль не оставалось. И подлянка, брошенная Исааком Ньютоном, в очередной раз сработала: произведение массы тела на его ускорение дало оглушительный эффект. Велосипед со скрежетом врезался в дрова, а наездник с безысходным воплем вошел головой точнехонько меж двух бревен, — будто бильярдный шар в тугую лузу. — Разбился болезный! — охнула баба Клава.

Антон с Листопадом осторожно подступили к разваленной куче:

— Жив?

Молчание было им ответом.

— Жаль, — Листопад смачно перекрестился. — Хоть и смердел покойник еще при жизни, но все-таки как-то притерпелись.

— Могли бы и за руль схватить, падлы, — ненавидяще произнесла куча. Она зашевелилась, и из нее показалась всклокоченная, вся в кровавых ссадинах Вадичкина голова.

— Сам-то чего не тормозил? — испытывая неловкость, Антон вытянул Непомнящего наружу.

— А нету там тормозов! Нету! — окрысился тот. Он увидел бабу Груню, страдальчески разглядывающую смятое в элипс велосипедное колесо, и повторил — уже душевнее. — Ну, не было.

Старушка молча ткнула в ручной тормоз.

— Так то на руле. Для тех, у кого руки есть.

Вадичка поморщился, выдернул из ягодицы саднящую щепку, осторожно охлопал пазуху и, веселея, извлек целехонькую бутылку портвешка:

— Не робей, баба Грунь. Я уж решил сразу, чтоб потом опять не гонять. А так как раз до утра, глядишь, и дотянем.

Присмиревшая баба Груня медленно осела на приступочек.

* * *

Часа через два, отбросив в сторону шестую по счету опорожненную "бомбу", грузно поднялся Листопад.

— Кончай перекур. За работу! — объявил он, ухватившись за прислоненный к стене топор.

Вздыхавшая в кухонке баба Груня встрепенулась, метнулась к порогу, пытаясь перегородить собой выход:

— Не пущу! Христом Богом, прошу: охолони! Ну не надо же!

— Надо, — Листопад плавным, сыновним движением отстранил трепыхающуюся старушку. — Я, баба Грунь, такой человек, шо пообещал, не забываю, — делу время! А если кто мешать вздумает, так я его самого покрошу.

Он вышел.

Всплеснув ручонками, выскочила следом баба Груня.

Стук топора и крик ужаса слились воедино.

Вадичка выглянул в окошко.

— Крыльцо рубит, — равнодушно сообщил он, отчаянно икая.