Он притянул ее. — Пожалуйста, всего разок! Исключительно дружеский поцелуй, — Антон изо всех сил пытался войти в роль обольстителя.

— Ну, разве что дружеский, — сопротивление ее вдруг ослабло. Все внутри Антона сладко закружилось, и он припал к влажным, раскрывшимся навстречу губам. Оторвался, удивленный внезапной ее кротостью. Лика сидела раскрасневшая, с закрытыми глазами, будто вслушиваясь во что-то внутри себя. Он тихонечко поцеловал ее в уголок рта, со вздохом отодвинулся. — Не совсем, конечно, дружески получилось. Придется репетировать.

— Что? — Лика открыла глаза. Взгляд ее был далеко.

Не в силах сдержать удивительную, переполнившую его нежность, Антон подхватил ее на руки и принялся кружить.

Антон шел в темноте вдоль деревни, то и дело спотыкаясь, как накануне, и — улыбался. Весь вечер пробродили они вокруг деревни, обнимаясь, целуясь напропалую. Но всякий раз, как пытался он обхватить ее грудь или спустить руку ниже талии, Лика, державшаяся опытной женщиной, зажималась и отстранялась. "Нецелованная еще", — сообразил Антон. И от этого почувствовал умиление. Ему было тревожно и удивительно радостно. Тревожно — потому что не знал, будет ли она при новой, завтрашней встрече такой же щемяще — нежной, как при расставании, или, как ни в чем ни бывало, — лукаво-насмешливой. А радостно — потому что еще немного, и — наступит завтра. И тогда останется перетерпеть рабочий день, а там — они опять увидятся.

Антон счастливо засмеялся.

* * *

Жизнь, как писал поэт, входит в берега. Дни теперь потянулись один за другим.

Листопад не вылезал со стана, где в компании механизаторов что-то модифицировал в поломанных комбайнах. В деревне в глаза и заглазно величали его не иначе как уважительно — "спирант". К бабе Груне он заскакивал изредка под вечер, возбужденный, с блестящим лихорадочно взглядом. Вытаскивал тетрадку и, усевшись за стол, принимался наспех набрасывать схемы и рисовать формулы.

— Так, это ты врешь — не возьмешь, шоб я тебя не достал. Завтрашним днем, пожалуй, попробуем с другого боку зайти, — бормотал он. — Ну, если получится, такой диссер слеплю, что посильней "Фауста" Гёте грохнет!

— И о чем речь? — как-то, лежа на излюбленной печи, лениво справился Антон.

— О комбайнах. Хочу в принципе поменять один механизм.

— Погоди! Так у тебя ж диссертация как будто совсем на другую тему! Сам же говорил, что работы там осталось на месяц, если без пьянки.

— Та как же можно без пьянки, если там сплошная мертвечина! — беззаботно отмахнулся Иван. — А здесь живое! Перспективы — громадье! Всё сельское хозяйство переделать можно. Ты про столыпинские реформы слыхал? — Это который на "столыпинских галстуках" людей вешал?

— О! Как же вбили вам, — Иван расстроился. — На самом деле великий реформатор. У меня батя специально его программу изучил и мне рассказал. Пытался Россию переделать, шоб вместо такой вот шантрапы, — он ткнул в окно, — на земле хозяин появился. Хутора, наделы. Тогда и отдача совсем другая. Вот и я думаю — возродить его идеи на новом, так сказать, витке эволюции. А для этого техника соответствующая нужна. Минитрактора такие, многофункциональные.

— Какие идеи? Какие хутора? — Антон встрепенулся.