|
- Велит не спускать с нее глаз, так как ни за что не может поручиться. Поланецкий закрыл руками лицо. - Вот несчастье! Какой для матери удар! Она этого не перенесет. Такая девочка - и обречена! Просто верить не хочется. В глазах Васковского стояли слезы. - Я спрашивал, будет ли она при этом страдать. Он сказал, что нет не обязательно, может и тихо угаснуть. Словно заснет. - Матери он не говорил? - Нет. Сказал только, что порок сердца и что у детей это часто проходит бесследно Но сам он не надеется на благоприятный исход. Однако смиряться с несчастьем было не в правилах Поланецкого. - Мнение одного врача еще ничего не значит, - заявил он. - Надо сделать все для ее спасения, пока есть хоть малейшая надежда. Доктор мог и ошибиться. Отвезти ее в Мюнхен к специалисту иди его пригласить сюда. Правда, пани Эмилия напугается, но что делать. А впрочем, погодите. Я могу пригласить его прямо сейчас. А пани Эмилии мы скажем, будто к одному больному приехал известный специалист и грех не посоветоваться с ним о Литке. Надо спасать девочку. Но придется ему заранее написать, чтобы знал, как вести себя с матерью. - А кому ты собираешься писать? - Кому? Сам не знаю! Да здешний доктор укажет. Пойдемте к нему, сейчас каждая минута дорога. В тот же день все устроилось, и вечером они пошли к пани Эмилии. Литка чувствовала себя хорошо, но была молчалива и грустна. Матери и другу своему, правда, улыбалась, словно благодаря за заботу, но развеселить ее Поланецкому не удалось. Непрестанно беспокоясь о ней, он и настроение ее счел грозным знаком прогрессирующей болезни, предчувствием близкой смерти и с ужасом говорил себе: “Она уже не такая, как прежде, нити, связывающие ее с жизнью, постепенно обрываются”. Еще больше испугался он при словах пани Эмилии: - Литке получше, но знаете, о чем она просит? Вернуться поскорее в Варшаву. Поланецкий сделал над собой усилие, чтобы не показать, как это его встревожило. - Ах, негодница! - с напускной веселостью сказал он девочке. - И тебе не жалко озеро бросать? - Нет, - ответила девочка не сразу, покачав белокурой головкой, и опустила глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. “Что с ней?” - встревожился Поланецкий. А все объяснялось очень просто. Здесь, у этого самого озера, она узнала, что у нее хотят отнять “пана Стаха”, ее дорогого друга и товарища. Он, оказывается, любит Марыню Плавицкую, а она-то думала, только ее и маму. Мама хочет женить его на Марыне, а она-то считала, что он всецело принадлежит ей. И ее охватил безотчетный страх лишиться “пана Стаха”, чувство грозящей ей несправедливости, первой в жизни. И если б еще кто- нибудь другой готовил ей обиду, а то сама мама и “пан Стах”. Заколдованный круг, из которого бедняжка не знала, как выйти. Жаловаться им на них же самих? Видно ведь, что они этого хотят, что таково их желание; им это нужно, и они будут довольны, если это случится. Сказала же мама: “пан Стах” влюблен в Марыню, и он этого не отрицал; значит, надо смириться, проглотить обиду и даже маме ничего не говорить. И Литка затаила впервые постигшее ее горе. Да, придется смириться. Горе, однако, - плохой врачеватель, а если еще сердце больное, все это могло кончиться трагичней, чем кто-либо из окружающих был в состоянии подозревать. |
