|
- Более доброго и благородного человека, чем вы, я еще не встречал. - Мне дано было счастье в жизни, - отвечала пани Эмилия, - а так как путь к нему, по-моему, лишь один, мне хочется, чтобы его избрали те, кто мне дороги. - Вы правы! Другого пути нет и быть не может! Если тебе дана жизнь, проживи ее с пользой для себя и близкого существа. - Вот и я, уж коли взялась в первый раз за роль свахи, тоже хочу сыграть ее с пользой, - засмеялась пани Эмилия. - Надо только обдумать хорошенько, что же нам предпринять. И она подняла глаза. Свет лампы упал на ее еще очень молодое личико, на светлые волосы, слегка вьющиеся надо лбом, - во внешности ее было столько очарования, девственной чистоты, что Поланецкому, хотя мысли его были заняты другим, невольно вспомнилось прозвище, данное ей Вукацким: вдова-девица. - Марыня сама очень прямодушная, - после минутного молчания сказала она, - поэтому лучше напишем ей все как есть. Я напишу, как вы мне сказали: что она понравилась вам и вы поступили так, не подумав, единственно из опасения не поладить с ее отцом, и теперь очень об этом жалеете, просите не ставить вам в укор и не лишать надежды на прощение. - А я напишу Машко, что откупаю у него закладную с выгодой для него. - Вот он, трезвый, расчетливый Поланецкий! - засмеялась пани Эмилия. - А еще похвалялся, что победил свой польский характер, свое польское легкомыслие. - Так оно и есть! - воскликнул повеселевший Поланецкий. - Расчетливость мне как раз и говорит, что дело стоит затрат. - Но, помрачнев, добавил: - А вдруг она ответит, что они с Машко обручились? - Не думаю. Вполне возможно, что пан Машко - достойнейший человек, но ей не пара. Не по склонности она замуж не пойдет, а он, насколько мне известно, ей не нравится. Этого опасаться нечего. Плохо вы знаете Марыню. Сделайте все от вас зависящее, а уж насчет Машко не тревожьтесь. - Я лучше ему сегодня же телеграмму пошлю вместо письма. Не будет он долго в Кшемене сидеть, как раз по возвращении в Варшаву и получит. ГЛАВА VIII Через два дня пришел ответ от Машко: “Вчера купил Кшемень”. Хотя такого оборота дела можно было ожидать и письмо Марыни должно было подготовить к нему Поланецкого, известие поразило его, точно удар грома. Словно из-за него стряслось неожиданное, непоправимое несчастье. У пани Эмилии, хорошо знавшей привязанность Марыни к Кшеменю и не скрывавшей от Поланецкого, что его продажа не облегчит их сближения, тоже шевельнулось недоброе предчувствие. - Если Машко не женится на ней, - сказал Поланецкий, - он обдерет как липку ее отца. Его-то репутация не пострадает, а старик останется без гроша. Продай я закладную любому ростовщику, старик изворачивался бы, платил по мелочам, но больше отделывался посулами - и катастрофа, нависшая над имением, отодвинулась бы на годы. А там глядишь, обстоятельства бы переменились; во всяком случае, можно было бы хоть получить настоящую цену. А теперь, если они разорятся, я буду виноват. Пани Эмилия смотрела на дело и с другой стороны. - Что Кшемень продан, еще полбеды, - сказала она, - но все выглядело бы совсем иначе, сделай это кто-нибудь другой, а не вы, тем более вскоре после знакомства с Марыней. Хуже всего, что от вас-то она как раз такого не ожидала. Поланецкий сам прекрасно это сознавал и, привыкнув во всем отдавать себе ясный отчет, должен был себе сказать: Марыня для него потеряна навсегда. |
