|
Всю эту сцену освещал, но теперь уже двумя свечами, истекавшими салом, тот же молодой факельщик, и он быстро начал походить на занесенного снегом путника. Наконец ложе для меня было найдено, мокрая одежда развешана перед огнем в зале, и, к величайшему моему облегчению, я остался один. Проснулся я часов в девять утра, оттого что солнце било мне прямо в глаза. На мой зов явился хозяин, принес мою высушенную и даже недурно вычищенную одежду и сообщил приятную весть: Шестифутовые наконец угомонились и теперь отсыпаются после бурно проведенной ночи. Сперва я не мог понять, где же они все разместились, но, бродя по саду в ожидании завтрака, случайно наткнулся на большой сарай и заглянул туда: в куче соломы там и сям виднелись багровые физиономии, словно сливы в пудинге. -- Уж и покуролесили они прошлой ночью! -- сообщила здоровенная, мужеподобная служанка, которая принесла мне кашу и посоветовала кушать, пока не остыла. -- Но вы не думайте, парни они славные и ничего худого никому не делают. Вот только как быть с сюртуком Форби Форбса, ума не приложу, -- прибавила она со вздохом, -- теперь его нипочем не отчистить. Помяв, что Форбс и есть факельщик, я тоже про себя вздохнул. Когда я вновь вышел на дорогу, утро было отличное: солнце так и сияло, в воздухе пахло весной, прямо как в апреле или в мае, и в рощах заливались какие-то бесшабашные пичуги. В то удивительное утро мне о многом надобно было подумать и за многое возблагодарить судьбу; и все же сердце мое стучало тревожно. Войти в Эдинбург при ярком свете дня было для меня все равно, что в полный рост шагать прямиком на вражескую батарею: каждый встречный будет для меня не менее опасен, чем дуло пистолета. И мне вдруг пришло на мысль, что я, бы меньше бросался в глаза, добудь я себе хоть какого-нибудь спутника. Возле самого Мерчистона мне посчастливилось заметить господина весьма солидной комплекции в платье тонкого черного сукна и в гамашах, который, согнувшись в три погибели, разглядывал какой-то камень в стене. Уж, конечно, я не упустил желанного случая и, подойдя поближе, осведомился, что интересного он тут нашел. Джентльмен поднял голову, и оказалось, что лицо у него под стать его широкой спине. -- Понимаете, сэр, стою и диву даюсь, до чего же я глуп: хожу мимо всю свою жизнь, каждую неделю -- разумеется, в хорошую погоду -- и ни разу не приметил этого камня! -- И толстяк легонько постучал по камню крепкой дубовой тростью. Я взглянул. Камень был вставлен в стену меж другими как-то боком, и на нем ясно виднелись следы геральдических знаков. И меня вдруг осенило: джентльмен этот с виду в точности таков, каким Флора описала мне мистера Робби, если же он притом еще и знаток фамильных гербов, то, несомненно, это Робби и есть. А ведь что может быть удачнее, нежели случайное знакомство с человеком, которого я непременно должен разыскать на другой же день, чтобы поведать ему о гуртовщиках, и которому мне во что бы то ни стало надобно прийтись по душе! Я тоже склонился над камнем. |
