|
Об Алене она сказала: "Видала я таких! ", -- а о Флоре дважды повторила: "Хоть бы поглядеть на нее разочек!" Все остальное она выслушала в молчании, а когда я кончил, встала и так же молча пошла к двери. На пороге она оборотилась. -- Больно все это чудно. Коли покойный мистер Макрэнкин поднес бы мне этакую историю, я бы ему прямо в глаза сказала: враки, мол. Через две минуты наверху загремел ее голос -- от его раскатов дрожали стены. Петарда наконец взорвалась, и палка ударила по беспомощному Роули. Чем же мне занять часы бездействия? Я уселся и прочитал "Меркурия" от корки до корки. "Беглый французский солдат Шандивер, которого разыскивают в связи со зверским убийством, происшедшим недавно в Замке, все еще не пойман... ", и далее повторялось то, что было уже напечатано во вторник. "Не пойман!" Я отложил газету и принялся разглядывать книги миссис Макрэнкин. Тут были "Физическая и астрономическая теология" Дерхэма, "Библейская доктрина первородного греха" некоего Тейлора, доктора богословия, "Арифметические таблицы готовых расчетов, или верный спутник коммерсанта" и "Путь в преисподнюю с двенадцатью гравюрами на меди". Чтобы хоть немного рассеяться, я стал шагать взад и вперед по комнате, повторяя про себя те памятные латинские изречения, о которых мсье Кюламбер много лет назад говорил мне: "Сын мой, настанет день, когда слова эти вновь вспомнятся тебе и ты найдешь в них если не красоту, то утешение". Добрый человек! Я шагал по ковру в такт строкам из Горация: "Virtus recludens immeritis mori Caelum... raro antecedentem scelestum deseruit pede Poena claudo" [63]. Я остановился у окна. Это могло бы показаться неблагоразумным, но снаружи по стеклам струился холодный дождь, а теплый воздух в комнате затуманил их изнутри. "Pede Poena claudo", -- выводил я пальцем по стеклу. Вдруг зазвонил колокольчик у входной двери, и я в испуге отпрянул к камину. Потянулись нескончаемые минуты, и наконец в комнату вошла миссис Макрэнкин -- от портного принесли фрак. Я удалился в спальню и разложил все на постели; фрак был оливково-зеленый, с золочеными пуговицами и отделкой муарового шелка, панталоны тоже оливково-зеленые, жилет белый и расшит голубыми и зелеными незабудками. Я разглядывал все это до полудня, а там настала пора обедать. Часы трапезы дважды благословенны: для узников и для людей, страдающих отсутствием аппетита; они вехи в сером, однообразном течении времени. Я сидел над бараньей отбивной и пинтой крепкого портера так долго, что миссис Макрэнкин успела уже дважды с каменным лицом войти в столовую, чтобы убрать со стола; наконец она нарушила свое противоестественное молчание и осведомилась, не собираюсь ли я просидеть за столом до самой ночи. Настали сумерки, и она вновь явилась -- принесла чай. |
