|
Так явилась она пред нами; поставила свечу, положила пистолет, видимо, заключив, что в них более нет необходимости, молча оглядела комнату -- но молчание это было красноречивей самых гневных слов -- и, оборотясь ко мне с неким подобием поклона, произнесла дрожащим от негодования голосом: -- С кем имею честь? -- Счастлив вас видеть, сударыня, -- отвечал я. -- Объяснять все в подробностях было бы слишком долго. И хотя встреча наша мне чрезвычайно приятна, но, признаться, я к ней сейчас никак не подготовлен. Я уверен... -- Но тут я понял, что ни в чем я не уверен, и начал сначала: -- Я весьма польщен... -- И опять же понял, что нисколько я не польщен, а отчаянно сконфужен. И тогда я смело отдался на ее милость: -- Сударыня, я буду с вами совершенно откровенен. Вы уже доказали свое милосердие и сострадание к французским пленникам. Я один из них. И если бы наружность моя так сильно не изменилась, вы, верно, признали бы во мне того "оригинала", который имел счастье не однажды вызывать у вас улыбку. По-прежнему глядя на меня в лорнет, она сердито хмыкнула и оборотилась к племяннице. -- Флора, -- сказала она, -- как он сюда попал? Обвиняемые пытались было что-то пролепетать в объяснение, но вскорости беспомощно умолкли. -- Уж с теткой-то могли бы быть пооткровеннее, -- презрительно фыркнула она. -- Сударыня, -- вмешался я, -- они так и хотели сделать. Это я виноват, что вы ничего не узнали сразу. Но я умолял не нарушать ваш сон и подождать до утра, когда вам представили бы меня по всем правилам приличия. Старая дама взглянула на меня с нескрываемым недоверием, и в ответ на этот взгляд я не нашел ничего лучшего, как отвесить глубокий и, надеюсь, изящный поклон. -- Военнопленные французы очень хороши на своем месте, -- заявила она, -- но я не нахожу, что им место у меня в гостиной. -- Сударыня, -- сказал я, -- надеюсь, вы не сочтете это за обиду, но, если не считать Эдинбургского замка, нет, пожалуй, другого места, откуда я с большей радостью готов был бы исчезнуть. Тут, к моему облегчению, я заметил на ее суровом лице проблеск улыбки, который она, немедля погасила. -- Ну-с, так как же вас величать, если не секрет? -- Виконт Энн де Сент-Ив к вашим услугам, -- отвечал я. -- Мы люди простые, мусью виконт, так что, боюсь, вы оказываете нам чересчур уж большую честь. -- Почтеннейшая сударыня, -- сказал я, -- станем же хоть на минуту серьезны. Что мне было делать? Куда идти? И можно ли гневаться на этих добросердечных детей за то, что они пожалели горемыку? Ваш покорный слуга вовсе не такой головорез, чтобы на него стоило ополчаться со столь внушительным пистолетом и (тут я улыбнулся) подсвечником. Я всего лишь молодой дворянин, гонимый злой судьбою; меня травят, как дикого зверя, и мне нужно только одно: спастись от преследователей. |
