До поры до времени все, что в матери казалось
комичным и гротескным, в юной девушке смягчали свежесть и
нежное очарование юности, однако, вне всякого сомнения,
Маргерита была предрасположена к полноте и обещала стать
внушительной, прямо-таки колоссальной дамой.
Три года минули, как вдруг жених прислал отчаянное письмо,
в котором объяснял, что не имеет возможности в ближайшее время
получить отпуск. Однако доходы его за истекшие три года заметно
возросли, и потому он предложил следующее: если в течение года
он не сможет приехать в Европу, пусть его милая девочка приедет
на Цейлон и хозяйкой войдет под крышу прелестной виллы,
строительство которой вот-вот начнется.
Разочарование пережили, предложение жениха приняли.
Синьора Риччиотти не обольщалась насчет дочери, понимая, что та
утратила долю своего очарования, и поэтому было бы безрассудно
возражать жениху и рисковать обеспеченным будущим Маргериты.
Такова предыстория, о которой я узнал позднее, развязку же
видел, по воле случая, своими глазами.
Я сел в Генуе на пароход северо-германской компании
Ллойда, отправлявшийся в Индокитай. Среди не слишком
многочисленных пассажиров первого класса мое внимание привлекла
молодая итальянка, которая, как и я, села на пароход в Генуе и
плыла в Коломбо к жениху. Она немного говорила по-английски. На
корабле были еще невесты, совершавшие плавание кто на Пенанг,
кто в Шанхай или Манилу, и эти храбрые юные девушки составили
приятный, всем полюбившийся кружок, даривший окружающим немало
чистых радостей. Пароход не прошел еще Суэцкий канал, а мы,
молодые пассажиры, уже успели познакомиться и подружиться и
нередко опробовали на дородной падуанке, которую прозвали
Колоссом, свои познания в итальянском.
К несчастью, когда мы миновали мыс Гвардафуй, море
посуровело и падуанку свалила тяжелейшая морская болезнь; если
до сих пор мы смотрели на девушку как на забавный каприз
природы, то теперь, когда она целыми днями неподвижно лежала в
шезлонге, такая жалкая, все прониклись к ней сочувствием и
любовью и оказывали всяческое внимание, хоть порой и не могли
удержаться от улыбки, которую вызывала у нас ее необычайная
толщина. Мы приносили ей чай и бульон, читали вслух
по-итальянски, отчего она иной раз улыбалась, и каждый день
утром и в полдень перетаскивали ее вместе с плетеным шезлонгом
в самое спокойное затененное место на палубе. Лишь незадолго до
прибытия парохода в Коломбо она почувствовала себя немного
лучше, но и тогда все лежала в кресле, по-прежнему усталая и ко
всему безучастная, с детским страдальческим и беспомощным
выражением на добродушном пухлом лице.
Вдали показался Цейлон, и все мы помогли уложить чемоданы
нашего Колосса; готовый к выгрузке багаж был перенесен на
палубу, и тут после двухнедельного плавания на корабле началась
неистовая суматоха, которая всегда поднимается с приходом в
первый на пути крупный порт. |