— Это не мой мяч.

— Чей же?

— Не знаю, — буркнул Лева и тут же нашелся: — Это Мишкин. Хулиган из пятого дома.

Катерина хотела продолжить скучный диалог, но тут уловила суть и восхитилась «полету мысли». Правда, пришлось огорчить творческую личность, сделав вид, что не поняла его тонкого маневра:

— Левушка, тогда бы Миша написал: «Миша Кочергин», а не «Мишин». Зачем ему писать на своем мяче твою фамилию?

Вот, оказывается, строить из себя дурочку полезно не только со взрослыми. Хитроумный Лева заглотил наживку и снисходительно произнес:

— Это родительный падеж. Отвечает на вопрос «чей?». Мишин.

— Ух ты, ловко! — «восхитилась» Катерина. — А ты вот Мишу назвал хулиганом, а ведь он твой друг…

— И вовсе не друг!

— Тогда откуда у тебя чужой мячик? Мячик твоего не друга? Украл?

Глядя, как вытягивается только что важно надутая физиономия, она совершенно не по-взрослому мысленно позлорадствовала: «Вот тебе, негодник, будешь еще задаваться» — и, вынув дежурный бланк, сказала:

— Будем писать протокол.

— Какой? — переспросил Лева.

Катерина с серьезным видом макнула перо в чернильницу:

— Как какой? О краже мяча у гражданина Миши Кочергина. Надо бы позвать его, чтобы опознал свой мячик…

Лева весь съежился: Мишка Кочергин — крупный, плотный парнишка, нрава по-медвежьи непредсказуемого, может навалять с горкой.

Катерина между тем еще больше усугубила. Отложив перо и подняв палец, она таинственно произнесла:

— А вот и он, тс-с-с-с! Слышишь, доска скрипит? Это такой сигнал: на нее всегда наступают, когда хотят войти, значит, уже близко. Он наверняка узнал, что мячик у тебя, и вот уже идет с заявлением о пропаже…

Лева запрыгал на стуле, попискивая:

— Дверь закройте, закройте дверь!

— Я закрою, — пообещала Введенская, прислушиваясь. А ведь и в самом деле кто-то пришел, надо поторопиться, а то мимо прошагает — и вся «операция» насмарку. — Говори быстро: ты разбил окно?

— Да-да.

— Пойдешь извинишься, скажешь отцу, чтобы вставил стекло?

Мальчишка замялся и промямлил:

— Отлупит…

— Я ему скажу, чтобы не смел, не по закону, — пообещала Катерина. — Ну?

— Да!

— Тогда сиди тихо, вот тебе бумажка, перо, пиши, что больше не будешь, — скороговоркой скомандовала она, вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

В коридоре стоял какой-то человек и читал стенгазету.

— Вы к кому, гражданин? — строго спросила Введенская.

Гражданин дочитал заметку, повернулся и оказался Виктором Михайловичем Волиным. Чуть дернул гладко выбритым подбородком, указывая на стенгазету:

— Здравствуй, Катерина Сергеевна. Как служится — не спрашиваю, вижу, что хорошо. А вот это все-таки утилизируй, — указал пальцем на щит Волин и добавил: — Мне понравилось, а вот коллеги, может, и оценят, а может, и нет. Придется тебе к Грише Богомазу на хозяйственное идти, если возьмут, конечно.

— Ценю вашу заботу, — заверила Катерина. — Вы к Сорокину?

— К нему. Ты не волнуйся, я дорогу знаю, — кивнул Волин и пошел по коридору.

Катерина откнопила бессмертный опус «Дело о пропавших кроликах» и безжалостно разорвала на кусочки. После этого отправилась дожимать Леву. Предстояло еще сопроводить мелкого лгуна домой, чтобы предупредить его папашу о недопустимости ременного подхода к воспитанию.