Примерно четверть часа прошло, и тут послышался звук мощного мотора — по новой дороге следовала кофейного цвета «Победа». Ни машина, ни номер ее были неведомы. Машина остановилась около ворот дачи Луганского, водитель вышел, открыл дверь — из нее, сановито отдуваясь, вылез плотный гражданин в длинном кожаном плаще и дорогой шляпе. Судя по всему, он стал давать какие-то распоряжения, и, когда говорил, блеснули в свете фонарей очки. Иван Саныч тотчас окрестил его про себя «профессором». Машина вскоре уехала, а «профессор», уверенно шагая, повернул за угол, отворил калитку и вошел во флигель.

— А она проказница, — пробормотал Иван Александрович, — или что это такое вообще?

Далее ровным счетом ничего не происходило, кроме того, что там, снизу, зашевелился Санька.

— Кто это там? — строго спросил он.

— Свои, — успокоил Иван Саныч, — уж извини, служба.

Приходько проворно взобрался вверх по лестнице, пожал руку, глянул туда же, куда смотрел Остапчук:

— Чего там?

— Да, видишь ли, смотрю, как врачиха из ДПР по чужим дачам лазит, — отшутился сержант.

— Да она тут часто ошивается, — сказал Санька.

— Ты сам видел?

— Ну а как иначе? Отсюда все видно.

Приходько принялся хозяйничать, оставив своего гостя заниматься его делами. А тот примечал: свет в окне флигеля горел аж полтора часа. Потом появилась машина, «профессор» вышел, уселся в нее и уехал. После этого и Галина Ивановна покинула флигель, аккуратно погасив повсюду свет.

— Пойду и я, — сказал Иван Саныч Саньку, надевая фуражку, — говоришь, часто она тут бывает…

— Часто, — подтвердил Санька, — и постоянно машины подваливают.

— Такси?

— Не-а, такси редко. Чаще вот такие, служебные, что ли.

— Разные, не замечал?

— Да.

Распростившись с Санькой и спустившись с голубятни, Остапчук отряхнулся от пуха и перьев и лишь потом пошел в сторону жилых кварталов. Было уже темно, Лебедевой нигде не было видно, да и плевать, сержант решил, что пора бы закончить этот нескладный день. Сорокин сказал, что будет ждать его с докладом, — что ж, он его получит. Пусть у него уши краснеют. Он дошел до «перекрестка», где дорожка шла на ДПР, и тут увидел Лебедеву. Она стояла в самой непринужденной позе, в руках у нее пламенел букет кленовых листьев, и, когда Иван Саныч хотел пройти мимо, она заговорила без обиняков:

— Вы, товарищ, сегодня так упорно сопровождали меня. Я вам так интересна?

Саныч разозлился и смутился одновременно:

— Так интересны, что теперь спать не смогу. Что это вы делали на чужой даче?

— Ах, это, — Галина Ивановна тихо рассмеялась. — Какой вы, однако, любопытный. А ведь есть такие явления в жизни, от которых надо бы и отвернуться. В особенности когда погода так влияет на людей, что, проходя под окнами, вы слышите, как они шуршат, медленно попивая черный чай и звеня прозрачными стаканами…

Голос Лебедевой… приятный! Даже эта абракадабра, произнесенная быстро, но внятно и уверенно, заинтересовала, заставила вдуматься — и Иван Саныч, что вполне ожидаемо, ощутил некоторое закипание в мозгу.

— Длинный день, неправда ли? — спросила она, и трудно было с ней не согласиться.

В сон после всей этой беготни тянуло нещадно, мысли расплывались, и уже все окружающее как будто уходило на второй план, расплывалось, четко было видно только лицо Лебедевой, и отчетлив был ее голос, когда она сказала:

— Это было тайное свидание.