Тут морок развеялся, и Саныч не удержался:

— Стыдитесь врать-то. Замужняя ведь женщина!

Она по-прежнему улыбалась, хотя глаза из-под вуальки похолодели:

— Все-то вы знаете, а вот понимать — не понимаете. Оно и к лучшему. Ах, как неделикатны столичные хранители порядка! — Лебедева игриво поправила шляпку, сказала:

— Доброй ночи! — И ушла, оставив после себя шлейф каких-то густых духов, смущение и раздражение.

— Сплошная головная боль от этих аристократок, — пробормотал Иван Саныч, снимая фуражку и потирая висок, в самом деле стреляющий, как из пушки, — тайное свидание у нее!

Он отправился на доклад к Сорокину, изложил все, что увидел и услышал, получил от него таблетку пирамидона и приказ «посидеть».

— Посиди-ка ты здесь, у меня на глазах. А еще лучше оставайся тут. Очень мне не по душе, как ты выглядишь.

Сходив в туалет, чтобы умыться, Иван Саныч был вынужден признать, что дело не в требовательности командования к внешнему виду. Лицо у него действительно было не ахти, какое-то расплывшееся и плоское, как у китайца, и красное, зрачки — как у кота в сумерках. А еще все стучит и стучит в висках…

Сорокин, переполошившись, тут же вызвал врача.

Приехала сама главврач, она, поскольку квартировала в больнице, нередко выезжала на вызовы, так получилось и теперь. Осмотрела, пощупала пульс, померила давление и, закрывая крышку тонометра, заметила:

— Низковато давление, Иван Саныч. Вы сегодня вообще обедали?

— Не получилось, — буркнул Остапчук, — носился как хорт за зайцем.

— Надеюсь, за достойной целью, — улыбнулась Маргарита Вильгельмовна и позвала:

— Николай Николаевич, подойдите к нам, пожалуйста.

Сорокин подчинился. Шор, приговаривая: «Рекомендации я вам сейчас выпишу», написала на бумажке: «Коньяк 50 гр. peros».

— Простите, а это… — начал было капитан, но главврач, поняв вопрос без слов, расшифровала:

— Через рот. Прямо сейчас примите, я подожду, чуть позже перемеряем.

Сорокин отправился за целебным составом, Маргарита, спросив позволения, позвонила в больницу, доложиться и предупредить, что пробудет тут еще минут сорок. Иван Саныч возлежал на диване, томно закатив глаза, а чуть позже, когда Николай Николаевич принес лекарство, еще и с маленьким кусочком лимона, уже и наслаждаясь жизнью. Видимо, по рассеянности Сорокин и себе изготовил дозу «лекарства», предложил и врачу. Она деликатно отказалась.

Посидели, ожидая, пока подействует, и Маргарита Вильгельмовна не без юмора предписала:

— На такие задания надо бы кого помоложе посылать. Или цели выбирать помедлительнее.

— Я специально выбирал самую неторопливую, — благодушно заверил Сорокин.

— Кого же это? — поддержала шутку Маргарита.

— Лебедеву Галину Ивановну.

Маргарита Вильгельмовна тут же перестала улыбаться и кисло заметила:

— Зря вы так. Весьма шустренькая дамочка.

«Ну вот и славно», — недостойно порадовался Николай Николаевич. Хотя почему «недостойно»? Он с самого начала знал, что Саныч с этой задачей справится лучше кого бы то ни было, вот — даже захворать сумел вовремя. И как бы между прочим спросил:

— А что, Маргарита Вильгельмовна, сомнительная она личность?

Он опасался, что главврач Шор начнет крутить и выгораживать, поддавшись корпоративному духу, но получилось иначе.

— Личность она не просто сомнительная, личность она вредоносная. Профессиональный уровень ниже, чем у последней медсестры, а самомнение — куда выше допустимого.