|
А горе-строители, как справедливо предположил Анчутка, могли просто вычистить жерло и ссыпать все, от греха подальше, в эту дыру. Что за дыра? Ну а кто ее знает. Вот у лесопилки-церкви Трубецких, еще батя рассказывал, таких крысиных ходов полно, а «Родина» — это домовая церковь бывшей больницы, тоже выстроенной чокнутым князем. Он целую железнодорожную ветку проложил от вокзала в центре до своей дачки тут, на окраине, чего ему не приказать прорыть пару нор? Вот захочется среди ночи помолиться — пошел и помолился, князь он или нет?
Слазил Колька в этот тоннель, было интересно. Конечно, выходить из ангара он не решился, чтобы не попасться на глаза, но вместе с Андрюхой они неоднократно возились, доводя трактор до ума, чуть не ночи напролет… Тут Ольга, отведя глаза от чтения, встрепенулась и помахала кому-то рукой: — Юра, привет-привет. Колька проснулся: что за «юры» тут? Но, проследив, кому адресовалось приветствие, успокоился. Это был ничем не примечательный паренек, да еще и с пустым левым рукавом, а в правой у него имел место хмурый рыжий паренек лет десяти, может, чуть больше, с коротким вздернутым носом, между глазами кулак влезет, за плечами — вещмешок. «Это и есть однорукий орел Божко?» — Колька исподтишка присматривался. Обычный человек, лет двадцати пяти, щуплый, одет опрятно, ботинки начищенные. Когда пришел кондуктор, очень ловко орудовал одной рукой, извлекая и разворачивая какие-то бумажки. Вроде все очевидно, но Колька решил удостовериться: — Оль, а кто это? Не поднимая глаз от книги, она рассеянно ответила: — Это Юра Божко, эвакуатор, а мальчишка — Зубов. — Знакомые, что ли? — Конечно, они часто заходили вместе в библиотеку, — и отключилась снова. Вроде бы все понятно, но почему-то Кольку эта двоица заинтересовала. Сам-то Юра-эвакуатор… ну Юра и Юра, много таких. А вот мальчишка Зубов… Что-то в нем было смутно знакомым, хотя Колька готов был зуб дать, что ни разу его не видел. Какой-то он не такой, расстроенный, что ли. Голова опущена, если поднимает ее, когда к нему Юра обращается, то смотрит как будто сквозь него. Что-то ему парень втолковывает, указывая в окно, а тот сидит смирно, смотрит послушно, куда указано. Лицо вроде нахмуренное, а рот чуть растянут в улыбке, и губы как бы подергиваются. Кондуктор что-то у него спросил, а он ответил чуть не вечность спустя. Вдруг у Кольки внутри что-то то ли оборвалось, то ли заморозилось, и прямо перед глазами огненными письменами кто-то начертал: Марков. Юра Марков, точь-в-точь. Именно так он выглядел, так смотрел и так же двигался. «Что происходит? — соображал Пожарский. — Болен он? Запуган? Чем-то накормили, какой-то валерьянкой? Куда они едут? И главное: делать-то что?» Вопить, бегать, звать милицию — а смысл? Ничего не происходит, пьяных нет, документы в порядке — кондуктор же проверил. Но от былой безмятежности внутри ничегошеньки не осталось, напротив, было понятно: выпускать из виду их нельзя. Но как, как?! Ни одной идеи в голове не было, только вертелась глупая мысль: «Один раз получилось одурачить, теперь не выйдет, граждане…» Что не выйдет, у кого? Пока Пожарский пытался собрать разбегающиеся извилины, уже приближалась конечная, и эти двое собрались на выход. — Оля, — быстро, но тихо заговорил Колька, — сделай доброе дело. Ты помнишь, куда ехать? — Конечно, — удивленно подтвердила она, — а что… — Времени нет вообще. Ты сейчас поедешь к моим и подождешь меня там. Повтори. — Еду к твоим и жду тебя там, — послушно повторила Оля, — а можно узнать… — Потом, потом, все потом, — скороговоркой пообещал он и поспешил на выход — но, чтобы не мозолить Юре глаза, — на другую сторону вагона. |
