|
Остыл взмокший лоб. Тут подбежал к нему Иогашка Эйхлер и шустро отстегнул полсть. А Остерманов секретарь Розенберг помог из саней вылезти, чинно сопроводил до покоев... Андрей Иванович встретил графа Головкина бодрячком: - Ах, великий канцлер! Ах, душа моя.., осчастливили! Гаврила Иванович повел носом, спросил страстно: - Ромцу бы.., вели принесть! - И, выпив рому, вошел в настроение исповедное: - Затем я здесь, вице-канцлер, чтобы поберечь чистоту престола российского. Хотят его кровью боярской покрыть, да того не желательно... - Когда? - спросил Остерман спокойно. - На двадцать пятый день сего месяца фиувралия злодейство назначено. Мало им одного зятя моего, Пашки Ягужинского, еще крови жаждут... Коли ведаешь, где Бирен захоронился, - сирячь еще далее: до головы его охотников тут немало... По уходе канцлера Остерман тряхнул колоколец: - Левенвольде ко мне! Да не Рейнгольда, а - Густава... И когда тот явился, сказал ему так: - Канцлер сейчас всех предал... Накажите Анне, чтобы Семена Салтыкова от себя не отпускала. Караул во дворце доверить немцам... Майор фон Нейбуш и капитан фон Альбрехт - им доверье трона! Верховники готовят аресты на двадцать пятое. И когда придут за вами, отдайте им свою шпагу... - Никогда! - вспыхнул Левенвольде, хватаясь за эфес. - Глупец! - обрезал его Остерман. - Вы тут же получите ее обратно из рук императрицы, но уже обсыпанную бриллиантами... Левенвольде ударом ладони забил клинок в тесные ножны: - Как же повернется история именно двадцать пятого? - Двадцать пятого, - ответил ему Остерман, - Анна Иоанновна станет самодержавной императрицей. - А что вы, барон, для этого сделаете? - Ничего, - усмехнулся Остерман. - Все уже сделано, и добавлять что-либо - только портить... Глава 12 Решено было "в железа" посадить и генерала князя Барятинского, женатого (как и граф Ягужинский) на дочери канцлера Головкина... Барятинский дураком не был и Юстия Липсия читал. Сорок лет генералу было, быка за рога брал и валил. Дымно, пьяно, неистово куролесит гвардия в его доме. - Виват Анна - самодержавная, полновластная!.. Бьются кубки - вдрызг, пропаще. А персидские ковры, из Астрахани хозяином вывезенные, затоптаны, заплеваны... Эх, жги-жги, прожигай, дожигай да подпаливай. - Еще вина! - кричат гости. - Мы гуляем... Много было на Руси пьянок. Но эта - сегодняшняя, в доме князей Барятинских на Моховой улице, - особо памятна. Граф Федька Матвеев глядит кисло, и речи его кислые, похмельные: - Наши отцы и деды царям служили, а холопами себя не считали. Служить царям - честь, а не холопство. И предки наши были не рабы, а друзья самодержцев, помощники им в делах престольных... Разве не так, дворяне? - Не в бровь, а в глаз попал, Федька! - кричат пьяницы. - Чего желают верховные? Чтобы мы им служили? Или народу?.. Вот тогда мы и впрямь станем холопами и обретем бесчестье себе. Но тому не бывать... Наклоняй бочку, подходи, дворяне! Расчерпали бочку, а пустую - вниз, по лестницам. - Еще вина! - кричит Барятинский... Из сеней - топот, гогот, свист, бряцанье шпор. Ввалились граф Алешка Апраксин, братья Соковнины, Бецкой, Гурьев, Херасков да Ванька Булгаков - секретарь полка Преображенского. |
