|
.." - И локтем Анна Иоанновна спихнула все проекты наземь. Спросила: - Где канцлер?.. Гаврила Иваныч, оповести всех министров иноземных, что я приняла с а м одер ж с т в о... Да графа Ягужинского из узилища тайного, яко слугу моего верного, выпустить немедля... Фельдмаршал! - повернулась она к Долгорукому. - Ты арестовал графа, теперь сам и верни ему шпагу. Хлопнула в ладоши - высоко замер хлопок под сводами: - Быть иллюминации на Москве, и народу за меня радоваться! Настежь раскрылись двери. Толпа раздалась. Не в колясочке, не в подушках, а своими ногами - бодренько! - шагал Остерман. - Великая государыня! - и упал перед престолом. Анна не выдержала - пустила слезу. - Великий Остерман! - отвечала с чувством. *** Но толпа расступилась снова, когда пошел прочь князь Голицын. Уже от лестницы, от дверей, уходя, он сказал слова вещие: - Пир был готов, но званые гости оказались недостойны его. Я знаю, что стану жертвою этого пира. Так и быть: за отечество пострадаю. Но те, кто заставил меня сейчас плакать, те будут плакать долее моего... Это был голос сердечный, от слез влажный. Все промолчали. И была вечером пышная иллюминация над Москвой, а барон Габихсталь, немец ученый, давал гостям пояснения с латыни: - Сей потешный пируэт огня означает: Анна схватила скипетр самодержавия, зажгла светильник, повымела чертог свой и обрела драхму мудрости. Теперь, друзья и соседи, поздравляйте ее! Но к полуночи наполнились небеса зловещим сиянием. Дивные огни закружились над Москвой, и стало страшно. Иллюминация никак не могла победить причудливых сполохов. Полярное сияние, столь редкое в широтах московских, развернулось над Москвою именно в этот день... И кричал Феофан Прокопович о чуде: - Не бойся, народ. Сама благодать снисходит с небес, воззря на, кротость и милосердие государыни Дины Иоанновны... И напрасно толковал на улицах народу ученый Татищев; - Сие не знамение свыше, а натура стран падярных - Aurora bolearis! Сияние таково из селитренных восхождений происходит, и в странах нордских его столь часто видят, что никто не боится... Но русский народ не верил - ни Феофану, ни Татищеву. Ни попам, ни ученым. Сердце народное - Москва - чуяло беду горькую за всю Россию. - Беда нам, беда! - волновались на улицах. - Быть крови великой... Выбрали дворяне царицу не нашу, а каку-то курвянскую! *** Рвали кони в пустоту ночи, звонко и безмятежно стыли леса. Самодержавие победило, и Бирен мчался на Москву. Рядом съежилась горбунья-жена, да сверкали из глубин возка глаза митавского ростовщика Лейбы Либмана. - Гони, гони! - торопился Бирен. - Скорей, скорей... В звоне колоколов наплывала на них утренняя Москва. ЭПИЛОГ А пока вельможи на Москве спорили и бумаги писали - "В Рязани при воеводе подъячий нерехтец Крякутной фурвин зделал как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сзделал петлю. Сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, и после ударила его о колокольню. Но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив. Его выгнали из города, он ушел на Москву, и хотели его закопать живого в землю или сжечь". ЛЕТОПИСЬ ТРЕТЬЯ "ИМПЕРАТРИКС" Да здравствует днесь императрице Анна, На престол седша увенчанна... Восприимем с радости полные стаканы, Восплещем громко и руками, Заскачем весело ногами Мы - верные гражданы! Песнь сочиненна в Гамбурге Тредиаковским (1730) Глава 1 Только было собрался Иоганн Эйхлер пофлейтировать - тут и начались страхи его. |
