|
- Такие здесь не живут, - отвечала княгиня Троекурова. - И по всей первой линии даже похожих на такого не знаю. - Как же! А поэт Василий Тредиаковский?.. - Он! - сказала Троекурова. - Такой, верно, имеется. - Не занят ли? Каков? Горяч? - Горяч - верно: заговариваться уже стал! А вот знатности в нем не видится. Исподнее сам в портомойне у меня стирает, а летом - на речку бегает... - Мадам, - отвечал Корф учтиво, - великие люди всегда имеют странности. Поэт, по сути дела, это quinta essentia странностей... Президента с поклонами провожали до дверей поэтического убежища. Тредиаковского барон застал за обедом. Поэт из горшка капусты кисленькой зацепит, голову запрокинет, в рот ему сами падают сочные лохмы... - Простите, что обеспокоил, - начал любезный Корф (бедности стараясь не замечать, чтобы не оскорбить поэта). - Наслышан я, что от барона Кейзерлинга вы внимание уже имели... Над чем сейчас размышляете творчески? - Размышляю, сударь, о чистоте языка российского, о новых законах поэтики и размера стихотворного. Наука о красноречии - элоквенция! - суть души моей непраздной... - Типография в моих руках, - отвечал Корф, - отдам повеление печатать сразу, ибо все это необходимо! Корф в сенях наказал княгине Троекуровой: - Велите, сударыня, дров отпускать поэту, ибо у него собак можно морозить. Да шуршать и самому с собой разговаривать не мешайте. Ныне его шуршание будет оплачено в триста шестьдесят рублей в год. По рублю в день, княгиня! Он секретарь академический, и меня российскому языку обучать станет... Корф поэта с собою увез, в Академии Тредиаковский конвенцию о службе подписал. О языка русского очищении. О грамматики написании. О переводах с иноземного. И о прочем! А когда они уехали, дом княгини Троекуровой будто сразу перевернулся. - Митька! Васька! Степка! - кричала княгиня. - Быстро комнаты мужа покойного освободить. Да перины стели - пышные. Да печи топи - жарче. Половик ему под ноги... Кувшин-рукомой да зеркало то, старенько, ему под рыло самое вешайте... О боженька! Откуда мне знать-то было, что о нем такие знатные особы пекутся? Барахло поэта быстро в покои жаркие перекидали. Вернется секретарь домой - обалдеет. Княгиня даже запарилась. Но тут - бряк! - колоколец, и заекали сердца русские: ввалился хмельной Ванька Топильский из канцелярии Тайной, сразу кочевряжиться стал: - Ну, толпа, принимай попа! Ныне я шумен, да умен... Мне, княгинюшка, твой жилец надобен - Василий, сын Кирилла Тредиаковского, что в городе Астрахани священнодействовал. - Мамынька! Да его только што президент Корф забрал. - Эва! - сказал кат Топильский (и с комодов что-то в карман себе положил). - С чего бы так? - спросил (и табакерочку с окна утащил). Огляделся: что бы еще свистнуть, и сказал: - Ныне жилец твой в подозрениях пребывает. И мне ихние превосходительства Ушаковы-генералы велели вызнать: по какому такому праву он титул ея величества писал - "императрикс"? - Как? Как он титуловал нашу матушку пресветлую? - "Императрикс"... Ну что, княгиня? Спужалась? Троекурову от страха заколодило. А ну как и ее трепать учнут? Глаза она завела и отвернулась: пущай Топильский крадет что может, только б ее не тронул. Очнулась (Ваньки уж нет), затрепетала: - Сенька! Мишка! Николашка! Где вы?.. Тащи все обратно в боковушку евонную. Сымай перины, да рукомой убери подале. И капусту, что выкинули на двор, поди снова в горшок ему упихачь обратно! Чтоб он подавился, треклятый! Я давно за ним неладное замечаю. |
