|
Ныне вот и сказалось в титуле царском!.. Из Академии ехал поэт уже в казенной карете. Только не в академической, а в розыскной, от Ушакова за ним присланной. - Ты што же это, каналья, - спросил его Ушаков, - титул ея императорского величества обозначил неверно? Мы ее зовем полностью в три слова (ваше императорское величество), а ты, сукин сын, одним словом, будто облаял ее... Императрикс-тыкс - и все тут. Сознавайся, на што титул государыни уронил? - Каждый стих, - отвечал поэт, - имеет размер особливый, от другого стиха отличный. Слова "ея императорское величество" - это проза презренная. И три слова во едину строку никак не впихиваются. Потому-то и вставил я сюда кратчайшее слово "императрикс", высоты титула не роняя... Размер таков в стихе! - Размер? - спросил Ушаков, не веря ему. - Чего ты мне плетешь тут? Ты размером не смущайся. Чем длиннее и красочнее титул обозначишь - тем больше славы тебе. А ныне вот, супостат ты окаянный, по милости твоей стихов любители из Костромы взяты. И драны. И пытаны... За то, что слово "императрикс" есть зазорно для ея величества! Какой еще такой размер придумал? Опять стал рассказывать Тредиаковский "великому инквизитору" о законах стихосложения, о том, что при писании стихов слова не с потолка берутся, а трудом изыскиваются, что такое размер - объяснял, что такое рифма - тоже. - Рифму знаю, - сказал Ушаков, внимательно все выслушав. - Рифма - это когда все складно получается. А насчет размера... Как бы тебе сказать? Изложи мне все письменно, к делу приложим. Пришлось поэту писать подробное изъяснение: "Первый самый стих песени, в котором положено слово "императрикс", есть пентаметр. Слово сие есть самое подлинное латинское и значит точно во всей своей высокости "императрица"... Употребил я сие латинское слово для того, что мера стиха того требовала..." Ушаков песочком изъяснение поэта присыпал. - Ой, мудрено же пишешь, - удивился. - Ты проще будь, а не то мы тебя со свету сживем... Пешком отправился поэт домой - на первую линию. Пуржило, колко секло лицо. Спиною к ветру оборотясь, шел Василий Кириллович, и было ему так горько, так обидно.., хоть плачь! Он ли грамматики не составитель? Он ли од не слагатель? "Так что ж вы, люди, меня, будто собаку бездомную, рвете? Тому не так, этому не эдак. И любая гнида глупая учит, как мне писать надо..." - Кого учите? - спросил поэт у ночной тишины. Переходя Неву по льду, остановился над прорубью. Черный омут, страшный-престрашный, а в нем - звезд отраженье и небо. Внемли, о небо! - Изреку, Земля да слышит уст глаголы: Как дождь, я словом протеку, И снидут, как роса к цветку, Мои вещания на долы... Глава 11 Старики были мятые. Ветераны каторги. Их шихтой заваливало, их деревьями мяло, их в драках пьяных били друзья, и просто так - начальство секло. Теперь они тачку не возили. Прощай, дело рудное! Вокруг Екатеринбурга - вышки сторожевые. Вот они и торчали на вышках, сивобородые, недреманные. И тугоухо слушали вой лесной чащобы: не идет ли башкир с луком? И руки стариков караульщиков сжимали веревки колоколов... Екатеринбург! Места гиблые. Когда пришли сюда, здесь туман плавал едучий. |
